Разумеется, камуфляж он купил специально для сегодняшнего похода. А вот сапоги на нем были поношенные, явно свои, любимые. Выглядели они странно, хотя в чем их странность, я не поняла.

Ярославу, как понаехавшему олигарху, поручили принести тридцать банок сгущенки для чая. И он, не почувствовав подвоха, старательно припёр гремящий банками рюкзак.

Сгущенка была настоящая, из молока. Дома, находясь в твердом уме и здравой памяти, я бы никогда не стала пить чай со сгущенкой, а здесь, у костра, это было так вкусно.

Пока все веселились, Ярослав сидел около Ольги Ивановны, как пришитый, и они о чем-то оживленно беседовали.

Когда мы с Аленкой и Нинкой принесли кружки, я специально прошла мимо беседующих, якобы за кухонным полотенцем, которое было неподалеку от них в развале вещей под сосной.

Ярослав и Ольга Ивановна горячо обсуждали физику!

Похоже, он ей с жаром рассказывал курс физики за предыдущий класс…

Я думала, что никогда и ни в чем с Анжеликой не соглашусь, но тут была согласно на все сто: этот Ярослав — полный отстой!

Картошка, наконец, испеклась, кружки мы вытерли насухо, чай сварили — и ужин продолжился.

Когда стемнело и похолодало, мы забрались в девчоночью палатку. Но там была совершенно разнополая компания, при свечке шла игра в карты под анекдоты и хихиканье.

А потом Ольга Ивановна решительно скомандовала:

— Отбой! — свечку потушили и расползлись по спальникам.

Я лежала у самого края. Палатка была старинная, брезентовая, без пола. Ее растягивали с помощью деревянных колышков. Как и многое в поселке, вроде моих новых бочек для воды, она была геологической. У папы, кстати, любимой одежкой для походов в тайгу считался брезентовый энцефалитный костюм с ромбом «МинГео» на рукаве. Похоже, эта палатка и папина энцефалитка были близкими родственниками.

Я тихонько приподняла брезентовый край и в образовавшуюся щель увидела и поляну, и костер, и сосну.

Ярослав не отправился на ночлег к ребятам, остался дежурить у костра.

Он выглядел очень довольным — словно Ольга Ивановна у него и зачет приняла, и золотой медалью заодно наградила. Смотрел в огонь, чему-то улыбался четко очерченными губами.

Он был все-таки очень красив… Прямой нос, ровные скулы, крепкий подбородок. Не выступающий, не раздвоенный, не скошенный — скульптурный. Небрежный камуфляж, на мой взгляд, шел ему куда больше, чем вылизанный костюм. Только шевелюра не очень с ним, камуфляжем, сочеталась.

Я подумала, что в резиновых сапогах-болотниках он бы тоже хорошо смотрелся. Я вообще люблю болотники на мужчинах — в расправленном виде они похожи на ботфорты, а в сложенном — на мушкетерские сапоги.

Ярослав подложил в костер пару узловатых поленьев, чтобы они потихоньку горели всю ночь. Нашел непочатую банку сгущенки, подхватил нож, воткнутый в бревно около костра, лихо пробил в донышке банки две дырки и, высоко запрокинув голову, опустошил банку дочиста.

Сел на бревно, оперся спиной о сосну, вытянул длиннющие ноги — и снова уставился в огонь, рассматривая там что-то одному ему видимое.

А я затянула завязки спальника так, чтобы только лицо выглядывало, а голова была укрыта, и быстро уснула.