Рядом с печкой в полу был прорезан квадрат, получился люк с крышкой. Если потянуть за круглое кольцо и откинуть эту крышку, то открывалось высокое подполье, где у папы и дяди Гриши много чего ценного было припрятано. Там были полочки для банок, ящики с песком для моркови и свеклы, и большая яма для картошки. В подполье болталась на скрюченном проводе лампочка, чтобы она загорелась, ее нужно было посильнее вкрутить в патрон, чтобы погасить свет — наоборот, надо выкрутить. Лесенка в подполье вела крутая, нужно следить, куда ставишь ногу, чтобы не покатиться кубарем.

Снаружи окна были украшены ставнями, покрашенными синей и белой краской. Предполагалось, что когда темнеет, ставни нужно закрывать. Но я помню это ощущение, когда папа ставни закрывал — словно ты в деревянном ящике оказался — нет уж, пусть будут шторы. Пока же я занавесила окна, выходящие на улицу, старыми покрывалами, а во двор — простынями.

Сделав уроки за верстаком, я забралась на нары за печкой и заснула.

— Так. Картошку все уже выкопали. Погода стоит хорошая. В пятницу идем в поход с ночевкой. Встречаемся в шесть часов вечера у школы.

Я обрадовалась, что у меня есть спальник.

Видимо, походы классом в лес тут были привычными, все уже знали, кто берет котелок, кто палатки. Моей задачей, как новенькой, было принести четыре булки хлеба. Вполне по силам.

Как оказалось, идти было не так уж далеко. Если сам Нижнеангарск, зажатый между горами и Байкалом, был вытянут в длину, то на въезде в поселок имелось ответвление, микрорайон Сырой Молокон: распадок, застроенный домами. По дну распадка бежала речка, этот самый Сырой Молокон. А был еще Сухой Молокон, только дальше. Склоны распадка были темно-зелеными от сосен, с вкраплениями желтых пятен — берез и других лиственных деревьев. К речке мы и направились со всем своим скарбом. Домики скоро закончились, тропа вела нас, вела и завела в самую (на мой взгляд) настоящую тайгу.

Когда добрались до поляны, окруженной пушистыми сосенками, решили именно здесь разбить лагерь.

Поставили три палатки, одна девчачью, вторую для пацанов, а третью, маленькую — Ольге Ивановне.

В распадке стемнело раньше, чем в поселке: горы не давали проникнуть вечерним лучам на поляну.

Сначала все сидели у костра, ужинали, пили чай, рассказывали байки. Потом разбились на группки, кто-то отправился в палатки, кто-то остался у костра, болтая о том, о сем.

В этот вечер я познакомилась ближе еще с двумя девчонками из класса, Аленой и Ниной. Алена была темноволосой — а Нина светленькая. Вместе мы сходили к речке, сполоснули там кружки, заново набрали ведро воды для чая. Вечер предстоял длинный, омуль-то испекся быстро, но в углях поспевала картошка.

Ярослав был с нами.

Но как будто не с нами.

Он сидел в хрустящем, с иголочки, хлопковом камуфляже, которым здесь пользуются рыбаки и охотники, предпочитая хлопок синтетике. (Искры, летящие из костра, прожигают синтетику насквозь, вот ее и не любят.)