– А эта Мария Магдалина по-прежнему занимается своим делом?

– Нет, она больше не блудница. Грешница утверждает, что Иисус отвратил ее от стези порока. Как просто! На самом деле она поняла, что пришел возраст, когда тебя перестают выбирать. Суки, все они суки!

Я дал возможность Каиафе высказаться, потом, воспользовавшись его молчанием, изложил новую теорию. Вначале он слушал меня с раздражением, потом с интересом и, наконец, с облегчением.

– Безусловно, ты прав, Пилат: тело Иисуса где-нибудь гниет, а роль воскресшего взял на себя двойник. Но кто?

Мы оба задумались. Я посмотрел в окно. День клонился к закату, небо становилось фиолетовым, тени смешались с сумерками. Это был тот таинственный час, когда день и ночь проникают друг в друга, но еще играют на равных. Я ощущал оцепенение застывшего времени.

Ни один из нас не мог отыскать в своих воспоминаниях двойника Иисуса, поскольку Иисус не обладал яркой внешностью. Невозможно было с точностью описать ни одной его черты. Лишь взгляд, взгляд невыносимый, огонь, горящий в глубине его зрачков, удивительное сияние.

Каиафа ушел, пообещав подумать и заставить думать членов синедриона. Мне его метод не казался эффективным: двойник мог прийти издалека, к примеру из Галилеи. Мы могли не знать его. Нет, мне надо было схватить преступника в момент, когда он мистифицировал легковерных. Но как предугадать, где он появится в следующий раз?

Я вновь рассмотрел порядок и места его появлений, чтобы нащупать след. Я ничего не видел, кроме… кроме того, что он шел на все больший риск. Мошенник начал разыгрывать свой фарс перед Саломеей, почти не знавшей Иисуса; потом явился паломникам из Эммауса, следовавшим за Иисусом несколько недель. И, только вдохновленный своими успехами, рискнул приблизиться к Марии Магдалине, долгие годы сопровождавшей назареянина… Нет сомнения, что теперь он должен пойти на самый большой риск и встретиться с близкими Иисуса.

С кем именно? С учениками, с семьей? Поскольку ученикам было запрещено появляться в Иерусалиме, он выберет встречу с семьей. Если ему удастся убедить родных, дело сделано.

Я вызвал четырех человек, в том числе и Бурруса. Велел им облачиться в одежды торговцев и ночью отправился вместе с ними на площадь, где Мария Магдалина объявила радостную весть старой матери колдуна.

Мои люди растворились в синей тьме. Мы решили вести наблюдение за глинобитным домиком.

Не буду долее томить тебя, мой дорогой брат. После полуночи на площади появилась тень в капюшоне. Человек передвигался с крайней осторожностью. Он беспрестанно оглядывался по сторонам. Он был осторожен, как вор. Мы задержали дыхание. Человек, похоже, колебался. Догадался ли он о западне? Он надолго застыл на месте. Потом, успокоившись, ибо вокруг царило безмолвие, приблизился к дому Марии. Я придержал своих людей. Он все еще колебался, оглядывался, потом постучал в дверь.

И тут мои люди бросились на него. В мгновение ока он очутился на земле, ноги и руки его держали солдаты, а голова оказалась в сточной канаве. Я подошел и сорвал с человека капюшон. И увидел лицо, почти неузнаваемое в гриме, лицо самого юного ученика Иисуса.