В этом я был полностью согласен с Кратериосом. Я никогда не понимал, почему Клавдия Прокула выбрала меня среди двадцати претендентов, более богатых, более образованных, осененных большей славой.

– Твоя жена обладает исключительно редким даром для женщины: независимостью. У нее собственные вкусы, собственные мысли, собственные суждения. Она свободна в своих поступках. Она даже не представляет, что статус замужней женщины может ограничить ее свободу. Пилат, она покинет тебя, если ты ее разочаруешь. Она остается рядом с тобой, потому что любит тебя, но каждое утро проверяет, любит ли она еще тебя. Кстати, она мне говорила об одном местном философе, некоем Иисусе, который исповедовал доктрину, показавшуюся мне очень близкой к доктрине нашего великого Диогена. Простая жизнь, умеренность, презрение к сильным мира сего, равноправие женщины, уважение к мужчинам, конечно достойным звания мужчины… Мне надо побольше разузнать об этом мудреце.

– Ну что ж, разузнавай. Но доставь мне удовольствие, Кратериос: постарайся избегать публичных упражнений в терапевтических и нравственных целях. В противовес тому, во что ты, кажется, веришь, евреи не испытывают уважения к философии, как греки, а также не проявляют любопытства к невероятному, как римляне. Они уважают только свой закон. Они очень благочестивы и очень сурово наказывают… за публичное проявление плотских желаний. Ты рискуешь быть забитым камнями до того, как я успею вмешаться.

Кратериос пожал плечами и направился в кухню, чтобы поживиться какими-нибудь объедками.

Явился гонец от Иродиады, сообщивший о том, что тетрарх Ирод заболел.

Уловка была грубой и недопустимой. Ирод любыми средствами пытался выиграть время.

В сопровождении двух когорт я поскакал в малый дворец. Расставил своих людей вокруг здания и приказал открыть двери.

Хуза, управляющий, бросился ко мне и пал на колени.

– Ирод очень плохо себя чувствует, господин.

Я с презрением слушал его замысловатые речи, прерываемые стенаниями и всхлипываниями. Я переступил через Хузу, сам открыл двери и дошел до зала пиршеств.

Ирод лежал на огромной постели, словно мертвец. Я приблизился к этому лису, несомненно притворявшемуся спящим, чтобы избежать разговора. Я наклонился над ним. На лице его пот обратил притирания и пудру в комки, обнажив старую морщинистую кожу.

Я призвал своего врача Сертория. Он взглянул на ровно дышащего Ирода.

– Спит, – сообщил он.

– Разбуди его.

Серторий вонзил в руку Ирода иглу. Тело тетрарха не шелохнулось, даже крылья носа не вздрогнули на безмятежном лице.

Из глубины комнаты донесся резкий голос:

– Он не спит. Иначе он бы храпел.

Царица Иродиада стояла между двух монументальных светильников. Тело ее было затянуто в парадные одежды, на лице виднелись следы пудры. Слишком упорно отрицая время, она лишь ускорила его бег. Парики и румяна обратили лицо красивой сорокалетней женщины в маску без возраста. Бесстыдно покачивая бедрами, она приблизилась ко мне.

– Он не умер, но потерял сознание и впал в забытье. Он ничего не слышит.

– Это опасно?

– Надеюсь. Я вышла замуж за эту вонючую и напыщенную свинью только ради того, чтобы поскорее стать вдовой. И он знает об этом. Так ведь, Ирод? Я же тебя ненавижу и жду не дождусь, когда сгниет твоя старая шкура.