– Об этом говорят? Об этом говорят? Правда?

Ирод побледнел, вернее, позеленел, схватился руками за горло, словно задыхался. Губы его дрожали от быстрого и короткого дыхания.

– Иисус воскрес… Я убил Иоанна, его предтечу… Потом я убил Иисуса, Сына Бога…

Он вдруг рухнул на лежанку и захрипел, на губах его выступила пена.

– Я буду страдать в аду вечно… Я обречен…

Конечности его сотрясались от сильнейших судорог, как у пса, которому снится погоня. Мне было стыдно за это притворство, и я властно прервал его:

– Ирод, хватит обезьянничать. Я не обязан лицезреть это, я не кретин. Я возвращаюсь в крепость Антония и напишу отчет Тиверию. Жду до завтра в надежде, что ты исправишь положение и покончишь с этой басней. Тиверий будет решать сам, в зависимости от твоего поведения, как покарать тебя за попытку поднять мятеж. Прощай.

Ирод словно не слышал меня. Он продолжал биться в судорогах среди подушек. Вначале восхищенный его хитростью, я находил теперь своего противника жалким и истеричным.

Я вернулся в крепость Антония. Конечно, я еще не написал отчета Тиверию. Думаю, завтра Ирод достойно покается, вернет мне труп, и ситуация выправится. Как хотелось бы завершить работу, не потревожив императора.

Только ты знаешь, на каком вулкане я сижу, исполняя долг прокуратора. Только ты можешь догадаться о двуличии тех, с кем мне приходится иметь дело, о лабиринтах хитрости, куда они пытаются завлечь меня. Рим, чтобы оставаться Римом, не может использовать в борьбе оружие Рима. У нас светлые головы и крепкие руки, сила и разум. Здесь души изворотливы, а слухи острее кинжала; все здесь ожидание и туман. Несмотря на удовлетворение от того, что этой ночью я удачно завершил свое дело, я ощущаю себя замаранным, да, да, замаранным, зная, к каким уловкам я прибегаю, чтобы достичь своих целей. Я напишу тебе завтра, чтобы подтвердить решение Ирода и объявить тебе, надеюсь, о своем возвращении в Кесарию. Береги здоровье.

Вчерашний день принес множество огорчений, а закончился так, как я и не надеялся. Спешу тебе сообщить, как он завершился, хотя подобное завершение противоречит логике.

Ты знаешь о состоянии моего духа вчера вечером. Я надеялся, что разгадал маневры Ирода. Он раскинул сети с мелкой ячеей, но я угрожал ему докладом Тиверию и ждал, что сегодня он покается, поскольку этот человек более хитер, чем отважен.

Центурион Буррус первым попросил у меня аудиенции. У него было перекошено лицо, и он с недоумением спросил меня:

– Правда ли, что тот дикарь во дворе твой гость?

Из окна он показал мне на двор, где на охапке сена в звериных шкурах лежал полуголый Кратериос.

– Правда. Кратериос – мой гость. Он был моим наставником, пока я не надел тогу взрослого мужчины. Это крупнейший философ-циник!

Буррус побагровел:

– Что касается его размеров, то у меня сомнений нет. Стоит наклониться над ним, чтобы в этом убедиться.

– Что ты имеешь в виду?

Я осторожно выглянул из окна и не смог сдержать вопля. Мы тут же сбежали по ступеням вниз и застыли перед Кратериосом.

– Привет, Пилат, день будет хорошим!