— Да пошел ты!..
Смеемся и смотрим на часы. До сдачи наряда — два с половиной часа.
Лето. Нежаркое в этом году, недождливое.
На майские щедро раздавали лычки. Арсен получил младшего, Колбаса стал старшим. Мне и двум хохлам — Свищу и Костюку — повесили по сопле на погон. Дочери у моих родителей нет, так что будет сын ефрейтор.
Из новшеств — весной всех переодели в «афганку», и теперь нас трудно отличить от курсантов Можайки, наезжающих в часть на «войнушку». Но тем вскоре приказали нашить на погоны полоски и буквы «К», чтоб отличать все же.
Смешно — на мой взгляд, солдата по роже всегда видно.
Что злит — нам пришлось проходить полгода застегнутыми на крючок под горлом. В «афганке» крючка нет, и духам неслыханно повезло. Многие наши уже призадумались — как компенсировать несправедливость.
Вторая досада — в новой форме плоские пластиковые пуговицы. «Орден дурака» с пары раз не набьешь, как Роман у нас в карантине умел.
Кто-то в шутку предложил заставить духов пришить пуговицу от пэша — все равно все скрыто тканью. Посмеялись и снова задумались.
Седьмой час.
Наряд принимают шнурки — Белкин и Мищенко с Ткачом. Старшими у них Мишаня Гончаров и Сахнюк.
Сахнюк, как всегда, долго и нудно проверяет каждый закуток. Жадно поглядывает на свертки с хавчиком.
Оставляем смене половину раздобытого.
Сменившись, идем в казарму. Кепки у нас сдвинуты на затылок, на ремнях болтяются штык-ножи. Форма белесая, застиранная. Каждую неделю драили, с хлоркой.
Мы — черпаки. Бывалые солдаты.
И духи, в новеньких парадках гуляющие по части со своими родителями, это прекрасно видят. Смотрят на нас пугливо. Кто-то из них попадет к нам во взвод.
После ужина я, Паша Секс и Кица заруливаем в курилку. Там на лавочке небрежно сидит Череп, расстегнутый почти до пупа. На его погонах — сержантские лычки. Череп недавно вернулся из учебки.
— Ваши уже пришли? — пожимая нам руки, спрашивает Череп.
— Хер знает, наверное, пришли: — Паша кивает в сторону входа в казарму. — Вон, видал — Костюк утерпеть не смог, уже поперся «бачиты-шукаты».
Череп длинно сплевывает в сторону.
— Я своих уже видел. Чмошники одни: Одному даже въебать пришлось — тормозит, сука: Курить будете?
Череп протягивает пачку «Мальборо».
Под дружное «О-о-ооо!» угощаемся и усаживаемся рядом.
— Ты не круто начал, Санек, случайно? — говорю я Черепу. — Их родаки еще не все уехали: Потом, у людей присяга только прошла: Не порть им праздник: Помнишь, нас в первые дни ведь не трогали.
Череп резко разворачивается ко мне:
— Я случайно ничего не начинаю, понял? Или ты думаешь, я их конфетками угощать буду, да?
— Меня Скакун угощал. И ничего, не переломился:
Череп встряхивает челкой:
— Меня не ебет никакой там Скакун! У меня в роте будет по моим правилам! А этим чмырям только на пользу пойдет! Как там нас заставляли говорить, помнишь?
— «Нас ебут, а мы крепчаем», — киваю. — Такое не забывается.
— Вот и я о том же, — Череп встает. — Ладно, пора мне! — машет он нам рукой и направляется к казарме.
Дверь за ним захлопывается, и до нас доносится его зычный голос:
— Ду-ухи-и! Ве-е-шайте-е-есь!