Боец перепуган происходящим.

Вижу, как из-за его спины появляется двое осенников — Укол и Гунько.

— Ты охуел, что ли?! — орет Уколов. — Ты на сержанта руку поднял!

Подхватываю табурет и встаю рядом с Костюком. К нам бегут Кица и Секс.

Колбаса все еще на полу, рядом с пакетом. Поджав колени к груди, перекатывается с боку на бок, беззучно раззявив рот.

Здорово ему Костюк заехал.

— Рот закрой! Уставник хуев нашелся! Сейчас рядом с ним ляжешь! — говорю я, надвигаясь на Укола.

Подбежавшие Кица и Паша, с ремнями в руках, встают сзади осенников. Гунько озирается по сторонам и понимает — заступиться за них некому. Все другие из их призыва в наряде.

Мандавохи лишь наблюдают за нами со стороны, в наши взводовские дела не лезут. Да и Колбаса, это все понимают, был не прав.

Не надо выебываться, как говорится.

— Я так розумею, це все ж моэ: — Костюк поднимает пакет и передает его Кице.

Конфликт исчерпан.

Гунько и Укол помогают Колбасе подняться и ведут его в сортир.

Паша Секс подходит к посеревшему лицом Новикову и хлопает его по плечу.

— Я надеюсь, ты и все остальные, кто с тобой, поняли, кто ваши настоящие дедушки?

Боец часто-часто кивает.

Осенники просто так власть не сдадут, это ясно. Теперь за каждым шагом следить надо. Это только начало.

Не нравится мне это все. Даже наши старые за нас с дембелями не пиздились.

После отбоя в казарму заваливают сменившие нас на КПП Гитлер и Бурый.

— Ну, че, бля, — с ходу начинает Бурый. — Сейчас посмотрим, чему вас в духанке учили.

Бойцы уже лежат под одеялами и внимательно наблюдают за ним.

Мишаня выдерживает паузу и вдруг орет на всю казарму:

— Сорок пять секунд — подъем!

Бойцы вскакивают и, натыкаясь друг на друга, судорожно одеваются.

Гитлер пинает никак не могущего справиться с брючным ремнем Новикова:

— Воин, резче давай!

От пинка Новиков падает на прикроватные тумбочки. Одна из них опрокидывается и из нее вылетают во все стороны мыльно-рыльные принадлежности.

Это тумбочка Кицы. Толстый хохол мрачнеет:

— Э, Хытлер, полехче там!

Сахнюк взвивается:

— Я тебе не Гитлер, ты понял?! Еще раз назовет кто так:

— То шо? — спокойно спрашивает Кица.

Мелкий, плюгавый Сахнюк молчит.

Все-таки есть в его внешности что-то такое: Ему бы в кино играть. Особенно в старых, черно-белых фильмах про войну. Если не Гитлера, то полицая, старосту-холуя, или просто предателя, провокатора.

— Боец на хавчик проставился, не трогай его, — говорю я Сахнюку.

Бойцы, одетые уже, стоят по стойке смирно.

— Слушай сюда! — командует Гончаров. — Крокодилов сушить умеем?

Бойцы переглядываются.

— Я не понял, воины!.. — Гончаров подпрыгивает к одному из них — Кувшинкину — и бьет его кулаком в живот.

Боец морщится, но удар держит.

Гончаров оглядывается на нас:

— А вы хуль сидите — не видите, службу воины ни хуя не шарят!

К стоящим навытяжку бойцам, закусив губу, подходит Сахнюк и начинает пинать их по голеням, одного за другим. Достается и здоровому Максимову, но тот понимает, что рыпаться нельзя.

Я ухожу в сортир умыться и покурить.

Стоя у окна, разглядываю свое отражение.

Мыслей у меня в голове нет никаких.