Когда возвращаюсь, бойцы уже «сушат крокодилов».

Максимова, как самого рослого, заставили растянуться над проходом. Пальцами ног он едва держится за дужку верхней койки одного ряда, а вытянутыми руками уцепился за спинку койки другого.

От напряжения его уже начинает трясти. Спинки коек ходят ходуном. Еще минута — и Макс упадет.

Сахнюк вдруг расцветает улыбкой. Вынимает из ножен не сданный еще штык-нож, встает на колено чуть сбоку от висящего над ним Максимова. Устанавливает нож на полу острием вверх.

— А теперь попробуй, ебнись! — Гитлер аж светится от удачной шутки.

Через несколько секунд Макс действительно падает, но Сахнюк успевает убрать нож.

Тщедушного Надеждина посадили на одну лишь перекладину — как Мишаню в свое время. Надеждин сидит с багровым — видно даже в темноте — лицом и неудержимо заваливается вперед.

Гончаров бьет его со всей силы подушкой по лицу и тот падает, задрав ноги, на койку.

— Скажи спасибо, я добрый сегодня, — комментирует Гончаров, закуривая. — Ебнул бы сзади тебе, щас бы на полу с еблом разбитым лежал.

На Мишаню накатывает великодушие.

— Ладно, на первый раз хорош будет. Сорок пять секунд отбой!

Бойцы шустро раздеваются и прыгают в койки.

— Бойцы-ы! — ревет вдруг медведем Костюк.

— Мы-ы-ы-ы! — отвечают духи.

Правила им известны.

— Спать хотим? — включаюсь в игру я.

— Не-е-е-ет!

— А что будем делать? — Паша Секс.

— Спа-а-а-ать!

Ну и правильно. Спите пока.

— Спокойной ночи! — ухмыляется Гончаров.

— Завтра присягу принимать будут, — подмигивает мне Кица. — Чайку попьем?

— Давай, — достаю из своей тумбочки кружку.

— Э, воин! — Кица пинает сапогом соседнюю койку.

Кувшинкин вскакивает и замирает по стойке «смирно».

— Взял кружку, вторую — мне найди где хочешь — и съебал за водой! Минута времени! Время пошло! — рычит Кица страшным голосом. Пытается подкрепить слова пинком, но шустрый боец уже убегает.

— Шарит! — одобрительно роняет Кица и усаживается на койку. — Ну шо там поисть у нас?

Достаю кульки и кладу на одеяло. Из кармана на рукаве выуживаю кипятильник из лезвий.

— Завтра, бля буду, на зарядку с духами побегу. На озеро погоню.

Боец приносит кружки.

Прежде чем кипятить, подозрительно принюхиваюсь к воде.

Вроде не из параши.

Утром Колбаса решает показать власть.

— Подъем, взвод охраны! — орет он, дублируя дневального.

Духи выпрыгивают из коек и суетятся возле табуреток с одеждой.

Шнурки одеваются чуть медленнее. Арсен, как сержант, сидит на койке и растирает опухшее со сна лицо.

— Суншев, подъем, команда была! — орет ему Колбаса. — Кому не ясно, щас объясню! Постарел невъебенно, что ли?

Арсен командовал духами в карантине, но сейчас, во взводе, Колбаса — его старый. Вчерашний случай сильно уронил Колбасу в его глазах.

Арсен молча одевается и идет в сортир.

Духи и шнурки уже выстроились в коридоре,

Осенники, поддерживая власть сержанта, суют ноги в сапоги и смотрят на нас. Укол и Гунько злые, рожи у них кривятся. После отбоя их долго не было в казарме, где-то они шарились почти всю ночь.

Чувство у меня нехорошее, что все еще только впереди.

Кица и Костюк о чем-то переговариваются, но все же встают и начинают рыться в сложенной на табуретках форме.