Автобус делает полукруг по штабному плацу и выезжает на дорогу, ведущую к КПП.

Только что нашу вэ-чэ покинули два настолько разных человека, что душа просто рвется от тоски и радости. Я не знаю, что мне делать. Смеяться или плакать, как говорил поэт:

Задумываюсь. Действительно так говорил поэт? Если да, то какой? Когда, где?

Не помню. Может, и не говорил он так… Ну и да хер с ним…

Мне пора на пост.

***

Прошла неделя.

Сегодня заступаем на КПП. Со мной идет Паша Секс и Колбаса — сержант Колбасов.

Колбаса спит на своей койке.

Мы с Сексом подшиваемся в бытовке.

— Лариска должна зайти, — говорит Паша.

Лариска — местная проблядь из военгородка, дочь прапорщика Кулакова со склада ГСМ. Двадцати лет бабе нет, а выглядит как за тридцать. Но сиськи большие. И жопа есть.

Нам она нравится. Добрая, веселая. И выпить — местного самогону, и курево, и хавчик всегда с собой приносит. Нас угощает, не жадная.

— К Колбасе, что ли? — спрашиваю Пашу.

— Сегодня Укол с ней добазарился. Опять набухаются ночью… А знаешь, кто дежурным по части заступет? Парахин, блядь! Точно говорю — припрется с проверкой к нам. Залетим!

На КПП имеется комната для свиданий. Со столиком и лавками. Фикус в кадке в углу. Занавески синие. Фотообои на стенах — березовая роща.

Там-то Лариску и ебут, кто с ней договорится. Берет она немного — четвертной. Учитывая, зто выпивку и закусь покупает сама, вообще хорошо.

— Паш, а ты-то как, с Лариской, не хочешь? А то кликуха-то у тебя вон боевая какая! Оправдывать надо!..

Паша откладывает китель и вздыхая, смотрит в окно.

— Ты ж знаешь, я Ксюху свою люблю…

Берет китель и вновь откладывет. Мечтательно улыбается:

— А вообще, хоть Лариска и блядь, а есть в ней что-то такое: Солдату нужное: Простое и надежное:

— Как сапог кирзовый, да? — говорю я.

Оба смеемся.

В бытовку, приоткрыв дверь, заглядывает Вася Свищ и тут же исчезает.

— Чего это он? — спрашиваю я.

Паша пожимает плечами. Вновь принимается за подшиву.

— А ты бы с Лариской смог? — говорит он, продевая иголку.

— Не знаю: Чего тут не мочь — гондон одевай, и вперед. Будут деньги лишние, посмотрим: Меня на гражданке никто не ждет.

— Чего так? Тебе же писала какая-то: Жанна, что ли?

— Яна. Яна Пережогина. Русская, но из Таллина. В общаге живет, на Вернадского. Ох и зависал я у нее, Паш! На дембель приду когда, она уж пятый курс закончит. Может, и не увидимся с ней. Да и не надо. Мне пацаны с курса писали, она с другим давно. Там, в общаге, знаешь какой бордель — мама, не горюй!

— Мои сочувствия! — говорит Паша. — Солдату, хоть и нужна блядь, но — здесь нужна. А дома чтобы настоящая девчонка ждала.

— Кому как. Вон посмотри, сколько чуваков маются. Ждет — не ждет, пишет — не пишет: А мне — по барабану. На филфаке девок много. Вернусь — один не останусь. А так — спокойнее.

Дверь бытовки снова приоткрывается и теперь заглядывает проснувшийся уже Колбаса:

— Подшиваетесь? Ну-ну: Не спешите особо. В ленинскую зайдите оба.

Колбаса исчезает.

Мы с Пашей переглядываемся.

— Я так понимаю: — говорит Паша.

— И я так понимаю, — отвечаю я. — Пошли.

В ленинской комнате никого, кроме Колбасы и Свища. Ремни у них сняты, концами намотаны на руки. Оба ухмыляются и помахивают бляхами.