Милочка медленно шла по аллее, бросая короткие взгляды на знакомые надгробия, стоящие у дороги, – маленькая девочка Леночка, пяти лет. Старуха с прищуренным и недобрым взглядом со смешной фамилией Соловейкина.

Казалось, что старуха Соловейкина пристально смотрит ей вслед, провожая внимательным взглядом. И кажется, осуждает. Наверное, она всегда всех осуждала – такое лицо.

Подросток шестнадцати лет Каприн Илья – красивый и строгий, с тоненькой полоской юношеских гусарских усиков.

Женщина тридцати семи лет, печальная и невозможно красивая Ниночка Сереброва. От вечно скорбящих папы и мамы, умерла после тяжелой и продолжительной болезни. Получается, Ниночка Сереброва болела давно и невестой и женой побыть ей было не суждено. Бедная, бедная Ниночка. Бедные вечно скорбящие родители. Наверное, они мечтали увидеть красавицу дочь в подвенечном наряде. Тетешкаться с внуками. А вышло вот так.

Наконец Мила дошла до могилы матери, в последнее время ее все время тянуло сюда. Скромный крест с фотографией – мама там еще молодая: застенчивый взгляд, толстая коса перекинута через плечо, кружевной воротничок темного платья. Такая милая, нежная, застенчивая и… ожидающая. Как все девушки – ожидающая счастья и удачной, счастливой женской судьбы.

Ах мама, мама! Ничего не получилось ни у бабки Нюры, ни у тебя… И у меня, мама, тоже не получилось. Как-то нелепо вышло у нас… Правда, мамочка? И Милочка горько заплакала.

Положив цветы на могилку, она провела ладонью по маминой фотографии.

– Я скучаю по тебе, мамочка! – тихо сказала она и почти шепотом добавила: – Ты… прости меня, ладно?

Потом она медленно шла к выходу, глядя в землю, здороваться с покойниками ей уже не хотелось.

Услышав приглушенные мужские голоса, Милочка невольно обернулась и остановилась – в абсолютной тишине кладбища слышать мужскую ругань было немного странно. Чуть поодаль работяги копали могилу – один стоял почти по пояс в земле, орудуя лопатой, а два других перекуривали и вяло о чем-то спорили. Стоявший в яме, которой вскоре предстоит стать чьей-то последней постелью, остановился, громко сплюнул и посмотрел на нее. Они столкнулись взглядами.

– Сережа… – прошептала Мила и, покачнувшись, схватилась за оградку чьей-то могилы.

Он улыбнулся, сплюнул сигарету и лихо поправил заношенную кепчонку.

– Ну и дела! Встретились, значит. И надо же, – он оглянулся, – вот ведь место нашли! – Серега засмеялся и, опершись руками о края, ловко выскочил из свежей ямы.

Отряхивая рабочие рукавицы, он неспешной, взразвалочку, матросской походкой приблизился к ней. Встал напротив, скинул рукавицы на землю, смачно сплюнул и посмотрел ей в глаза – в упор, насмешливо и дерзко. Медленно оглядев ее с головы до ног, оценивающе, с мужским, наглым прищуром, усмехаясь, покачал головой:

– Шикарно выглядишь, а? Ну просто с Елисейских Полей, не иначе!

А она только и посмела кивнуть:

– Да, Сережа. Просто шикарно. Да и вообще – все хорошо. Ну ты же видишь! Так хорошо, что так бы и прыгнула прямо туда. – И она кивнула на только что вырытую яму.

Два его подельника снова смолили и с нескрываемым удивлением смотрели на них.