Тогда он все понял – не сад ее держал. Вернее – не только сад. Удерживал ее здесь ее вечный страх быть обузой – а уж родному сыну и подавно. Вечная мысль – только б не в тягость. Только бы не напрягать, не дай бог!

Ну и смирился.

Жили они вполне прилично – вышли на пенсию, полгода жили в деревне, и даже он, городской человек, впервые почувствовал прелесть деревенской жизни – тишина, воздух, лес и грибы. Даже пристрастился к рыбалке. А уж Зоя там развернулась… Привела в порядок огород и сад, перестелили крышу – та была древней, ее еще родители настилали, и давно протекала.

Отскоблили почерневшие стены в избе и даже завели «скотный двор» – с десяток кур и пяток индюшек.

Часто ходили в лес, по грибы и по ягоды. Зоя, конечно, в этом была мастерица – там, где бесполезно и пусто проходил он, она шла следом и подбирала отличные и крепенькие белые.

В августе начинались «закрутки и закатки» – бесконечные банки с соленьями, компотами и вареньем. В избе стоял запах сушеных грибов – сушили, разумеется, в русской печке.

Уезжали поздно и тяжело – вернее, Зоя уезжала тяжело. В последние перед отъездом дни ходила по дому и тихо вздыхала.

А Александр торопился в Москву – скучал по городу, по городскому шуму, даже по запахам города: пыли, горячих шин. Возможно, не самым приятным, но точно родным.

Договаривались с соседом, чтобы отвез. Машину загружали «по горлышко». Александр ворчал:

– А кто все это съест? Нет, ты мне скажи! Не отправишь же ты все это туда, в Кембридж?

– Я бы отправила, – грустно вздыхала жена. – Но кто же возьмет и кому это надо?

Тасю Александр никогда не забывал. Конечно, с годами вспоминал все реже и реже, это понятно. Но в день ее рождения всегда ездил на кладбище. Всегда, каждый год. И, разглядывая ее фотографию на дурацком и пошлом эмалевом медальоне, где она – вот чудеса! – была почти живой и очень похожей на себя, всегда ловил себя на мысли, что так и не забыл ее, не вычеркнул из сердца окончательно и навсегда.

И это – несмотря ни на что! Вот что было удивительно.

В их доме именно Зоя считалась здоровым, сильным и крепким человеком. Он, как и всякий мужик, любил покапризничать при любой, самой незначительной хвори. При банальном насморке сразу скисал и укладывался в постель. Она посмеивалась над ним, но ухаживала на полном серьезе.

Ни разу не устыдила, не упрекнула.

А уж если случалось что-нибудь посерьезнее, тут уж он отрывался по полной – стонал, закатывал глаза, требовал и капризничал от души.

Она снова – сплошное терпение. Нет, пару раз, конечно, срывалась: «Ну что ты, в самом деле! Давай-ка взбодрись!»

Именно он считался в доме человеком с проблемами, с тонкой организацией и с кучей болезней – язва (Зоиными, кстати, усилиями давно зажившая – она самоотверженно поила его картофельным соком, заваривала семя льна, пичкала его алоэ с медом), возрастной простатит – а у кого, простите, в таком возрасте его нет? Давление поднималось, здесь помогал сок калины. «Все не так страшно», – уверяла Александра жена.

Она ничем не болела. Ничем и никогда. Или он просто не замечал? Или она ловко скрывала? Но ведь не жаловалась, а?