Он ходил по квартире, ища себе занятие. Не читалось и не спалось. Телевизор раздражал. Радио тоже. Звуки бесили, равно как и тишина. Казалось, что все всё делают против него. Словно хотят извести.

А может, и к лучшему?

Илья, конечно, обиделся. «Как так, похоронили маму без меня?» Но смирился. Воля матери. И тут же стал звать отца к себе:

– Как ты теперь один? Время работает против тебя. Здесь мы, здесь внуки. Я знаю, что ты всегда этого хотел! Это мама не хотела. И нечего обсуждать – надо действовать. Сделай это ради меня, я прошу тебя! В конце концов, мы давно должны были быть вместе. И возможно бы, с мамой тогда все бы было не так!

Александр перебил сына:

– Ты же прекрасно знаешь, что это не так! Ты же сам узнавал. Ты хочешь кого-нибудь обвинить? Себя? Меня?

Сын смутился и попросил прощения.

Но эта мысль все же угнездилась у Александра в голове – а если бы? Если бы они были там? Если бы вовремя спохватились, заметили?

Сначала сопротивлялся. А потом стало жалко сына – понял, как тот страдает оттого, что не смогли спасти его мать. Теперь остался только он, отец. Ну и надо, чтобы было все под контролем. Это понятно.

И он согласился. Слышал, как обрадовался Илья, как облегченно выдохнул, как крикнул жене:

– Пенка! Все отлично! Отец согласился!

Стали обсуждать детали. А проблем было много!

Попросил сына только об одном: не продавать квартиру и дачу. Пока не продавать.

– Готовишь пути к отступлению? – усмехнулся Илья.

– Нет, – спокойно ответил он. – Просто не могу пока это сделать. Там слишком много маминого. Дай мне время, пожалуйста! Может быть, потом.

Билет был куплен, чемодан почти собран. До вылета оставалось три дня.

И тогда Александр решил: «Вряд ли я вернусь в этот город. Значит, нужно попрощаться со всем и со всеми – вот так».

Начал с «Динамо». Зашел во двор, сел на скамейку. Посмотрел на их прежние окна. Сейчас, разумеется, там было все по-другому – новые стеклопакеты, приметы времени, а он помнил старые рамы, скрипучие, рассохшиеся, неплотно закрывающиеся – мать всегда с ними мучилась. А эти новые, похожие на пустые глазницы, нелепые в своей белой назойливости… Нет, конечно, удобные, что там говорить. Хранящие тепло и гасящие уличный шум. Но они смотрелись как заплатки на солидном и темном фоне кирпичных стен дома – монументального, сильного, крепкого, уверенного, что он не временник, стоит здесь на века. На новых окнах были плотные темные шторы. Мать не любила закрывать окна такими – занавески у них были легкими, светлыми: «Нам не от кого закрываться. И еще – так больше света».

Да и двор изменился – не было двух старых и мощных лип, между которыми летом вывешивали качели. Извели. Не было круглой клумбы с флоксами – их высаживала вредная тетка Дуся, известный садовод. Не было дворника Федьки – горького пьяницы и страшного скандалиста. И при этом отчаянного поборника чистоты. Не было шумной ватаги ребят – кое-как одетых, вечно расхристанных, сопливых и шумных. Не было тихих девочек в школьных платьишках и пышных бантах, бросающих тяжелую жестяную биту, набитую песком, на разлинованный мелом асфальт – бита тяжело падала и глухо гремела. Не было мамочек с тяжелыми, глубокими и низкими колясками.