Женщины обсуждали поминки, составляли списки продуктов, о чем-то тихо шептались и даже спорили. Он ушел к себе. Видеть все это, слышать было невыносимо.
В день похорон пошел дождь. Кто-то обмолвился: «Хорошая примета». Александр дернулся: «Ну что за бред, что за чушь? Какая примета? И что тут хорошего? Зое, что ли, так будет легче? Или мне?» В автобусе он сел рядом с женой – последнее совместное путешествие. Уловил краем уха разговоры присутствующих – вполголоса обсуждали весенние дачные посадки, делились опытом. Кто-то рассказывал о внуках, кто-то жаловался на сноху или зятя.
«А мы с тобой тут одни», – усмехнулся он и погладил крышку гроба.
Александр не помнил, кто держал прощальную речь, как будто ему отключили слух и даже зрение. Не помнил, кто стоял рядом.
В последнюю минуту перед прощанием – окончательным прощанием – он почему-то посмотрел на небо. Оно было свинцово-серым, набрякшим и сердитым. Где-то дурным голосом прокричала ворона. Он сморщился, словно от сильной физической боли, сгорбился и в последний раз посмотрел на Зою – ее лицо было совершенно чужим. Отстраненным. Равнодушным к этому оставленному миру. И что утешало – очень спокойным…
В квартире было шумно, влажно и душно. Пахло подгоревшими блинами, какими-то маринадами и почему-то лавровым листом.
Стол был накрыт – на парадной белой скатерти стояли приборы, едва умещаясь между плотно поставленными салатниками, селедочницами и блюдами с прочей закуской. Выглядело все это как-то слишком нарядно, что ли? Как будто собрались что-то отпраздновать. Александр поморщился и вышел из комнаты.
Невыносимо было смотреть, как эти почти чужие женщины хозяйничают в Зоином пространстве, ставят ее тарелки и рюмки, суетятся в ее фартуке.
Женщины, отвечающие за стол, молча проводили его испуганным взглядом. У себя он рассердился на самого себя: «Какая чушь! Вместо того чтобы сказать им спасибо… Они же старались!»
Он взял себя в руки.
Все уже сидели за столом, была налита первая рюмка.
На комоде стояла Зоина фотография – ей было двадцать пять лет, и она была так хороша и так молода! Рядом стояла стопка с куском черного хлеба. Все как положено, все правильно. Живым – жить.
После трех рюмок Александр вдруг почувствовал такую колоссальную усталость, что, извинившись, вышел из комнаты и еле дополз до кровати.
Перед тем как провалиться в сон, подумал: «А что будет завтра? Как я буду жить? Все будет. Жизнь будет. Я буду. Только не будет ее. И к этому еще надо будет привыкнуть. Если к такому вообще можно привыкнуть».
Раздавалось легкое бряцанье ножей и вилок, звон стаканов и шум воды – видимо, женщины прибирались после поминок.
Больше он ничего не услышал – уснул.
Жизнь стала брать свое, как ни крути, как ни сопротивляйся. Как ни желай и ни отвергай это.
Уже спустя три дня он пропылесосил квартиру, вымыл окно на кухне и пошел в магазин.
Как-то разом исчезли те дела, к которым он привык за последнее время – аптека, поликлиника, суп, компот, смена постельного белья. Покормить, поменять, причесать. Вылить судно, сменить памперс.