– А кто, скажи-ка мне, мешает нам одним большим княжеством стать? – размышлял вслух Ворошила. – Только мы сами себе и мешаем. Я правильно говорю?

– Может быть, даже более правильно, чем ты сам думаешь… – скорее каким-то своим мыслям, чем собеседнику, ответил Славер. – Если, конечно, говоря «мы», ты не имеешь в голове только меня и себя, поскольку поди ж, наш голос, хотя и не самый тихий, всё ж не главный, и уж совсем не общий.

– Когда я говорю «мы», я говорю и про русов, и про словен, – отчего-то рассердившись, жёстко сказал посадник. – Мы сами и мешаем… Когда братья Славен и Рус строили свои города, они жили в дружбе и любви, в помощи, как то от богов братьям и заведено. И по братски делили всё. Это потом уже их зёрна – и мы с тобой, и Буривой с сыновьями, и Здравень с Блаженом, и остальные все – стали думать, отчего нам мало достаётся, а соседу, брату бывшему, откеле-то больше подваливает, обиды неправедные стали появляться, зависть…

– Это-то всё понятно без слов. Сила – это когда вместе… И куда за примером ходить?.. Того же Годослава возьми! Когда Бодричский союз существовал, кто был ему страшен? Никакие франки и саксы не посмели б на земли славянские посягнуть. А посягнули б, так и свои б потеряли, как раньше не раз случалось… Но каждому князю-брату своей власти захотелось. Свободу, или, скорее сказать, власть неответную больше дома своего возлюбили… Разделились вот, и получили только то, чего так надсадно добивались… И сами франки, посуди, кто такие были, пока их Карл под своё крыло не собрал? А никто… Разбойники, шакалы, воры, которых и моравы бивали, и обры[171] по полям с ратью гоняли, и даже какие-то лангобарды, о которых раньше всерьез никто не говорил, и те бивали много раз… А сейчас им никто слова против сказать не может, львами яростными стали. А всё оттого, что вместе…

– Неужели это всем непонятно! – в сердцах воскликнул Ворошила. – Это же так просто…

– Сложно другое, – согласился Славен. – Сложно человека найти, за которым пойдут. Добролюбно или по принуждению, как уж получится, но пойдут, и не откажут, когда тот велит. Это, пожалуй, труднее всего. Желающих много, а подходящих – не найти.

– Этого вот и хочет князь Здравень, – сказал посадник, но сказал неуверенно, словно сам сомневался в правомочности такого желания князя.

Славер понял причину его неуверенности, и сам её высказал:

– А за Здравенем не пойдут! За Буривоем лучше пошли бы, хотя и не все, за Войномиром пошли бы с охотой большей, а за Здравенем не пойдут…

– Буривой слишком много с нами воевал, за ним рушане быть не захотят, – Ворошила своё мнение высказал, выдавая его за мнение горожан. – Вой он знатный, а князь плохой… Для своего же княжества урона принёс больше, чем выгоды…

– А вот если бы он вовремя, когда в самой ярости был, Русу сжёг, и за ним пошли бы. За Буривоем тогда сила была великая, через берега Ильмень-море плескалось… За силой пошли бы, пусть поначалу и с принуждением… Вот ума бы ему поболе, край наш тогда крепко встал бы…

– Сейчас что об этом говорить… Радегаст[172] тогда Русу помиловал, отвёл мысли злые Буривоя в нужную сторону… А ты вот сожжёшь Славен, силу варяжскую выкажешь… За Здравенем, думаешь, не пойдут после этого?