– Я был намедни утром в Русе, – сказал, приблизившись, Судиша, величественным кивком головы ответив на приветствие, и сложив руки на авторитетном животе, – князь Здравень вызывал всех окрестных волхвов. Но с вами свидеться, вот, не довелось. Поспешал по другим делам…

– Я знаю, – сказал посадник, – князь Здравень рассказывал мне о своём сне. Мы пришли, брат, поговорить как раз об этом.

– Я уже всё сказал князю, и не знаю, чем смогу помочь вам… Сон никому не надо стараться воплощать в явь, он сам собой воплотиться, когда тот час наступит, потому что сон сей есть не суть земных дел, а продолжение замыслов богов. А их торопить, как вы знаете, не гоже…

– И нам, быть стало, вообще ничего не делать? – насупившись, спросил посадник.

– Свои дела. Только свои дела насущные, и про сон княжий до поры забыть. Своих дел, чаю, у всех хватает. И чем выше звание, тем больше дел.

– Тебе многое дано, волхв, – сказал воевода с присущей всякому хорошему вою прямотой, чуть-чуть похожей на грубость, но таковой, по сути дела, не являющейся, – ты ведь беседуешь с богами, и они бывают с тобой откровенны. И нам хотелось бы услышать, что боги говорят о будущем тех, кто живёт вокруг Ильмень-моря с той и с другой стороны. Ты знаешь, что произойдёт сегодня к утру?

– Сегодня к утру рассветёт, как рассветало всегда… – ответил волхв, пытаясь уклончивостью своего ответа обойти прямой вопрос. – И что бы ни делали люди, вся Явь остаётся прежней, и продолжит жить, как заведено Сварогом…

– Сегодня рассветёт раньше!

– Отчего вдруг так? – не понял волхв, но заметно было, как он насторожился, чувствуя двусмысленность сказанного.

– Славен будет гореть… Ярко гореть, опережая рассветное сияние неба… И что станет после этого? Вот с чем мы пришли.

Судиша долго оценивал серьёзную новость, и, наконец, ответил:

– С такими вопросами, я думаю, надо обращаться прямо к Видящим. Съездить, к примеру, к старцу Вандалу. Мы же, простые волхвы, только смиренно передаём богам просьбы людей, и ждём, когда боги выполнят их. Или задаём вопросы, на которые ждём ответа столько, сколько боги соизволят заставить нас ждать… Но вашу просьбу я могу передать Перуну. Может, Перун ответит сразу, может, пожелает ответить после, этого я не знаю. Пойдёмте, коли так…

Верховный волхв сделал широкий приглашающий жест, обрисовав полукруг вокруг своего живота. Живот позволил жест без труда превратить в величественный.

За главным тыном, внутри, помимо грубых тесных изб, в которых жили волхвы, стоял ещё и внутренний тын, не такой основательный, как внешний, но тоже крепкий, и, наверное, тоже незыблемый. Именно там, как гости знали, располагалась вырезанная из цельного дубового ствола златобородая и среброкудрая статуя Перуна с лиловыми и с золочёными многоветвистыми молниями[175] в одной руке, и с золотым топором в другой. Там же, вокруг статуи, младшие волхвы жгли на ровном расстоянии один от другого восемь высоких непотухающих костров, издали сливающихся в единое свечение. Днём вокруг этих костров всегда скакали любимицы волхвов – ручные сороки, постоянно живущие в капище