. Сам граф Оливье на этом турнире был маршалом, в схватках, по воле короля Карла Каролинга, не участвовал, но, как рыцарь, известный своим добрым нравом, испытывал к князю вагров настоящее уважение. Но тогда же, несмотря на благодушное отношение короля франков Карла ко всем участникам турнира, невзирая на национальность и вероисповедание, Бравлин откровенно не стремился к установлению с королём и его окружением дружеских отношений. Более того, он даже показывал обиженную враждебность, и гордость человека, который бывает вынужден уступить силе, но не соглашается уступить без смертельного боя.

Тогда, в Хаммабурге, и долго ещё после этого, Карл ждал от Бравлина первого жеста к сближению. Возможно, этот шаг предопределил бы и дальнейшую судьбу маленького княжества. Как вариант для подражания рассматривался заключённый договор о частичной вассальной зависимости с князем бодричей Годославом. Для Карла это был бы выгодный шаг, потому что таким договором он окончательно запирал бы Данию, лишая её выхода во внутренние европейские земли. Но у Бравлина, видимо, слишком много обид накопилось за многолетние грабежи и притеснения, и он этого жеста к сближению совершить не пожелал, хотя со всех сторон слышал постоянные намёки и даже откровенные предложения. Более того, князь сам относился к Карлу, как к постоянному врагу, а с королём Дании по-прежнему поддерживал добрососедские отношения, за что Готфрид, по мере сил, Бравлина поддерживал. Наконец, Карлу такое положение вещей надоело. И он решил с Бравлином покончить. Не объявленная заранее война, да ещё война в непривычное зимнее время года[152] – это всё было не прихотью Карла, а насущной необходимостью обезопасить свои тылы в то время, когда он подумывал о войне большой с противником серьёзным, по силе уступающим, разве что, Дании. Король намеревался будущим летом начать освобождать Европу от аваров, справиться с которыми не сумела раньше, не могла и сейчас постоянно слабеющая Византия, ежегодно выплачивающая аварам по сто двадцать тысяч солидов[153]…

Вторая колонна франков по дуге обогнула первую колонну, выстроившуюся в не совсем удобном, если не сказать, что странном и опасном положении. Первые ряды, как и большинство остальных, были повёрнуты в сторону города и вышедшей под стены пехоты вагров, но задние ряды в центре ощетинились копьями в сторону тыла, оберегаясь от удара трёх сотен во главе с воеводой Веславом. В итоге центр оказался сильно ослабленным, тогда как пехота вагров против центра франков была усилена дополнительно двумя сотнями конных дружинников. И, стоило прозвучать команде, пехота расступилась бы, и конники вышли бы в атакующую лаву. А за конниками устремилась бы вперёд и пехота. При одновременном ударе с двух сторон центр легко можно было бы прорвать, разрубив колонну на две части.

Командующий первой колонной рыцарь видел слабость своей позиции, но единственное, что он смог предпринять, это выставить в центр главные ударные силы – всех рыцарей, оставив фланги во главе с простыми пехотными командирами. Но фронт сильно не расстраивался, видя перед собой в основном пехотные полки. Они не внушали опасения. Рыцарь не умел читать, и не был знаком с трудами Цезаря, с которыми хорошо были знакомы и Карл и Бравлин, и не подозревал по недостатку личного опыта, что может сделать пехота в большом сражении, когда эффект первого удара конницы будет сведён к минимуму, и не будет возможности развернуться и разогнаться для повторного удара «в копья».