– Да, – кашлянул тот, справляясь с нервами, и повел плечами, словно освобождаясь от неприятного груза. – Чего уж теперь утаивать, раз ты все знаешь. Я действительно давал несколько уроков студентам третьего курса и сразу обратил внимание на необыкновенную девочку. Необразованная, косноязычная, говорила просто ужасно на каком-то диком уркаганском сленге, но талант врожденный, органика потрясающая, ей и учиться не требовалось, а внешность… Ну что говорить, – покаянно развел он руками, – не устоял перед молодостью и красотой. К тому же девушка сама проявила по отношению ко мне большой женский интерес и сразу призналась, что я ей глубоко симпатичен как мужчина. Ты же не станешь этого отрицать, Лена? – Он посмотрел на Земцову.

– Не стану, – снисходительно усмехнулась Лена. Она вообще выглядела абсолютно расслабленной, всем своим видом демонстрируя, что ее мало трогают эти разговоры и нелепые обвинения. – Не вижу в этом ничего особенного. Да, случился у нас роман, ну и что?

– Да, собственно, ничего, – поддержала ее Глафира, – кроме, разумеется, чистого расчета, что с помощью художественного руководителя краевого театра выбраться наверх куда проще и быстрей, чем пробиваться самой. Обычная практика. Которая, кстати, себя оправдала. Тихон Анатольевич всячески помогал вам, продвигал и даже обеспечивал, взяв на содержание, а вы, будучи девушкой хитрой и расчетливой, не требовали от него немедленного развода и женитьбы на вас, держа в уме со-о-овсем другие, куда как более грандиозные планы. Но этот роман и покровительство самого Грановского дали вам возможность спокойно доучиться и ощутить себя пусть не королевой, но исключительной как минимум. Каждый человек чувствует себя центром мироздания, ибо чувствует и осознает реально только себя самого. И огромное количество людей искренне верит в свою исключительность. Чем страдает и наша Лена. Ей почти невозможно оторвать взгляд от себя в зеркале, уж так она себе нравится, любуется, наглядеться не может. И очень хорошо знает себе цену. Я однажды была невольным свидетелем этого самолюбования, когда она приходила ко мне в кабинет показать образцы костюмов. Но она очень старалась этого не демонстрировать на людях. Умная девушка.

– И это все ваше разоблачение? – снисходительно хмыкнула Лена. – То есть вы обвиняете меня в преступлении, потому что я себе нравлюсь и знаю себе цену?

– Ну что вы, я упомянула о вашем самолюбовании, чтобы объяснить дальнейшие ваши действия. Разумеется, Тихон Анатольевич по окончании вуза взял вас к себе в театр, намереваясь задействовать в интересных постановках, делая ставку на ваш талант и фактуру. Ну а вы в свою очередь делали ставку на его связи и известность в театральных кругах столицы. И практически сразу уговорили его ехать в Москву под предлогом… Я не знаю, да под любым. – И спросила Грановского: – Под каким предлогом, Тихон Анатольевич?

– Посетить лучшие театральные постановки, учиться, перенимать опыт, – тяжко вздохнув, ответил тот.

– Вполне себе, – похвалила Глафира. И продолжила: – И под этим самым «учиться и перенимать» вы познакомили девочку со своими друзьями – весьма известными, имеющими вес в театральных кругах людьми. В том числе и с Борисом Лесковым, худруком одного из ведущих театров. Которого Лена без особого труда и напряга соблазнила, тут же без всякого сожаления расставшись с вами. Здесь перспективы-то были побогаче, чем в уездном театре, пусть и федерального значения. И вы, Тихон Анатольевич, получили отставку.