– Тогда, может, имеет смысл дослушать всю клевету до конца? – предположила Глафира. – Ну, чтобы уж обвинения были весомей.

– А что, хорошая идея, – согласилась Земцова. Она вернулась к кофейному столику, села обратно в кресло, из которого столь демонстративно поднялась, налила себе чаю из большого чайника, сделала глоток, чуть сморщилась: – Остыл. – И распорядилась: – Вы можете продолжать, Глафира Артемовна.

Глаша мысленно усмехнулась.

– Оказалось, что в силу обстоятельств на ставку актрисы Тихон Анатольевич не мог вас принять. А вот в костюмеры пожалуйста, тем более за время отсидки вы получили специальность швеи. И достаточно быстро, всего за полгода, вы сумели сделать карьеру в костюмерном цехе, возглавив его и став главным костюмером. Понятное дело, что вас никоим образом не устраивала столь скромная жизнь, но вы терпели, понимая, что или через Грановского и театр сможете снова подняться наверх, или с помощью другого высокого покровителя. Но покровитель нынче пошел не тот, разборчивый: прежде чем завести себе любовницу или подругу, властные и богатые мужчины нынче предварительно узнают всю подноготную приглянувшейся им барышни. А вот с ней-то у вас не ахти, с подноготной-то. Так что приходилось мириться с обстоятельствами и ждать. Но ждать и мириться с чем-то, тем более со столь зависимым положением, обслуживать актрисулек куда бездарней вас, и надеяться на лучшее – это определенно не ваша история. И вы решили, что пора бы вам стать уже госпожой Грановской. Мешал лишь один нюанс: наличие действующей супруги. Подумаешь, чего проще: надо устранить это препятствие. И простой развод худрука вас не устраивал: Элеонора же все равно осталась бы в театре, да к тому же претендовала бы на половину нажитого в браке. И вы начали обдумывать, как бы все провернуть с большей выгодой для себя. А тут вдруг – ну просто как по заказу – и повод прекрасный нашелся: собрал художественный руководитель труппу и объявил, что в театре будет ставить пьесу молодого модного писателя молодой и не менее модный режиссер Пересветова. И тут вы поняли, что это тот самый, единственный ваш шанс снова прорваться наверх. Надо только получить роль главной героини. И вы сосредоточились на этой идее. Теперь замуж за Грановского совсем не требовалось выходить, а даже наоборот, но Элеонора все же сильно мешала.

Глафира замолчала, выдерживая непродолжительную паузу.

– Ну, что ж вы остановились, Глафира Артемовна, – ерничала Земцова, – на самом интересном месте.

– Да нет, это не самое интересное, – уверила ее Глафира. – У китайцев существует древний трактат, который называется: «Тридцать шесть китайских стратегем». Это руководство по ведению любых действий против врага. Если не ошибаюсь, вторая из них гласит: «убить чужим ножом». Думаю, китайские стратегемы вы вряд ли читали, Лена, но действовали в полном соответствии с их руководством. Помимо врожденного артистизма вы обладаете и умением манипулировать чужим сознанием – ценные дарования, которые вы лишь отточили и обогатили за время, проведенное в заключении со всеми его непростыми тюремными законами и уроками выживания. Катя Мельниченко оказалась для вас идеальной фигурой, просто находкой для манипуляции и управления. Все сошлось наилучшим для вашего плана образом. – Глаша вздохнула, помолчала, собираясь с мыслями, и продолжила: – Я никак не могла понять, что не стыкуется в этой истории с Катей. Мельниченко девушка недалекого ума и уж тем более не стратег, да и склад ее характера, психофизика говорили о том, что она просто не могла замыслить какой-то долгосрочный план, осуществлять его поэтапно, терпеливо, шаг за шагом, соблюдая особую секретность. А получалось, что она придумала убийство и с этой целью несколько месяцев втиралась в доверие к Туркаевой, можно сказать, сдружилась с примой, делала той массажи, давала настойки и даже тайно ездила к ней домой во время общего карантина. Да фигня. Вот не поверю. Поддаться импульсу и задушить – это да, могла, как и показала жизнь. И то только потому, что ее, что называется, накрутили против Элеоноры, завели, распалили ненавистью. А чтобы сама, расчетливо и продуманно – никогда. И мне стало совершенно очевидно, что «the truth is out there».