– Мы можем расспросить людей!

– Ясмина, без проектора ничего не разглядеть. На кадре Виктор все равно что песчинка.

– Тогда мы найдем проектор.

– Но если пленка не будет протягиваться в проекторе, она тут же расплавится.

– Всегда у вас есть какое-нибудь «но». Не будьте таким немцем! – Ясмина улыбнулась ему и перепрыгнула через яму в асфальте.

Откуда у нее такая уверенность, что ей повезет больше, чем тем бесчисленным женщинам, что стояли на жаре перед старым палаццо? Штаб коалиции в центре города хорошо охранялся: джипы, танки и пулеметчики. Боялись не диверсий, а голодных сицилийцев. Многих из солдат звали Сальваторе или Антонио, и говорили они на сицилийском диалекте с американским акцентом. Просителям следовало выстоять очередь, вытянуть номерок, показать паспорт, а на следующий день снова прийти – да и кто ты такая, лишь очередная докучливая женщина из толпы ожидающих матерей. Длинные коридоры, бесчисленные исчерканные карандашом бумажки на стене с фамилиями без вести пропавших. Официальные списки живых и убитых, отпечатанные на машинке. Купюры, исчезающие под столом, и тайные договоренности с красивыми девушками.

Ясмина обнаружила, что она не одна пришла требовать. Война проглотила тысячи мужчин и не выплюнула назад, да что там, сотни тысяч, даже миллионы. Но Ясмина вовсе не собиралась вливаться в команду безутешных вдов. Она упорно шла по длинным коридорам и всем показывала фото Виктора. И каждый отправлял ее дальше.

Француз? У нас на Сицилии не было французов. Они присоединились позже, на севере. Поезжайте в Рим!

Нет, мистер, он был здесь! В деревне Авола, на площади! Вы знаете Аволу? Возможно, он был агитатором или шпионом. И как-никак итальянец. Нет, он не воевал за фашистов, мистер, он был за вас! Нет, мы не знаем, в какой дивизии. Он еврей, может, это вам что-то подскажет?

Было много евреев, которые воевали за нас. Мусульмане, сикхи, индусы, the whole goddamn world[112]. Какая разница? Когда они умирают, все одинаково зовут маму.

Поезжайте в Сиракузу! Там хоронят убитых и выхаживают раненых.

Нет, мистер, мы не ищем его среди убитых. Виктор слишком любит жизнь, чтобы умереть. А самое главное – жизнь его любит!

He must be a lucky man[113].

Сиракуза находилась на восточном побережье, недалеко от нее была и деревня Авола, где Виктор попал в кинохронику. Именно там высадились британцы. Авола. Ясмина повторяла это название, будто оно обладало магической силой, она выпевала его и бормотала под стук колес на стыках рельсов. Авола, Авола, Авола. На карте эта деревня лежала на той же широте, что и Piccola Сицилия.

– Это знак, Мори́с, вы не находите? Знаете, почему мы его найдем? Потому что вы его спасли. Вы были нам ниспосланы. Вы наш ангел. Иначе бы это все было бессмысленно, ведь правда?

Когда поезд выехал из города, открылась картина, не изменившаяся за сотни лет. Миндальные и лимонные деревья, красная растрескавшаяся земля и оливковые рощи до горизонта. Отары овец накрывали холмы, словно тени от облаков. Женщины в полях пшеницы – страда и жара сицилийского лета. Деревенские женщины все как одна были в длинных черных платьях – вдовы и нелюдимые матроны, многие беззубые. То и дело посреди поля попадался сгоревший танк.