Мориц гулял с Жоэль по палубе. Ей-то нравились и качка, и крикливые чайки, и ветер, треплющий волосы. Мориц ощущал себя беззащитным. Вокруг только небо и море. После стольких месяцев среди тесных стен вдруг очутиться в безбрежности. Без твердой опоры под ногами, но наконец-то в пути, наконец-то рядом с Ясминой. Но путешествие, вместо того чтобы соединить их, несло навстречу расставанию. Он вспоминал свое прощание с Фанни. Осенние листья на Ванзее. Последнее зарево деревьев. Любовь мимолетна, размышлял Мориц, стремительная и яркая, как лето. Только захочешь ее удержать – а ее уже нет. Сколько прощаний может вынести сердце, не умерев? Сколько раз можно начинать заново? Разве встречи и расставания не всего лишь случайность? Или они всегда – мектуб?

Мориц втайне надеялся, что они никогда не найдут Виктора. Тогда момент расставания отодвинется, возможно, навсегда. Он гнал эти мысли. Теперь он волен идти куда хочет и быть кем захочет. Но это не окрыляло, а угнетало, и Мориц уже завидовал людям, прочно привязанным к своим домам и любимым, к своей фамилии, адресу, к скучным будням – им не мешала вторая жизнь, даже в мечтах.

С наступлением темноты по правому борту потянулись огни Трапани. Аэродром, с которого Мориц стартовал последним этапом в Тунис. И куда улетел потом самолет, который должен был увезти его домой. О том, что самолет не долетел и что его отснятые фильмы лежат на морском дне в каких-то милях отсюда, он не знал.

Корабль обогнул Сицилию и в четыре часа утра прибыл в порт Палермо. Когда из-за ржавых кранов взошло солнце, они увидели останки кораблей, те лежали выброшенными на берег китами. Палермо был израненным городом, не лучше Туниса. Сошли на берег, Мориц нес спящую Жоэль. В хаосе порта они долго искали свои чемоданы. Перед паспортным контролем снова постарались оказаться подальше друг от друга, но опасения были напрасными. Мори́с Сарфати прошел процедуру без запинки. Benvenuto, Signore.

Спасибо, месье Леви, за чистую работу.

Палермо пел, Палермо вонял, Палермо потел уже с самого утра. Люди голодали, черный рынок процветал. В Тунисе было больше еды, чем здесь. Руины по обочинам, картон вместо разбитых стекол в окнах, разбомбленные дома рядом с античными колоннами. Сицилийцы не спешили устранять следы войны, оставили как есть – как и прочие следы прошлых времен – и продолжали жить дальше. Они привыкли быть то завоеванными, то опять забытыми. Пассажиров, выходящих из порта, окружили чистильщики обуви – дети со свалявшимися кудрями, лет десяти от силы.

Мориц нес чемодан, Ясмина держала за руку Жоэль, Альберт хромал позади. Вот они и прибыли, а дальше – неведомое. Одна слепая от любви, один полупарализованный и один никто – в поиске облака в небе. Все, что у них было, – это название деревни где-то на востоке.

– У меня есть талисман, вы знаете? – сказала Ясмина.

От ее морской болезни не осталось и следа, она вся светилась.

Мориц сперва подумал, что она имеет в виду руку Фатимы, висящую у нее на шее. Но Ясмина вынула из кармана кусочек кинопленки, вырезанный им когда-то из британского киножурнала.