Он слышал царапанье со стороны двери, словно кто-то медленно отодвигал засов.

– Дверь не заперта. И теперь, если останешься здесь, ты умрешь. – Нетерпеливый шорох, рассекающий воздух взмах хвоста; сдавленный рык. – Мне нужна твоя рука и преданность. Вмести меня в себя.

– Я не понима…

– Дай мне руку, или ты истечешь кровью.

В черноте мясной холодильни Грэм Коутс вытянул руку, и кто-то ободряюще ее пожал.

– А теперь ты позволишь мне войти в тебя?

На секунду Грэм Коутс совершенно протрезвел. Он зашел слишком далеко. Что бы он теперь ни сделал, хуже не будет.

– Безуславно, – прошептал Грэм Коутс, и не успел он это сказать, как начал меняться. Теперь он мог видеть во тьме так же хорошо, как днем. Он подумал, только на секунду, что видит кого-то рядом с собой, и этот кто-то больше человека, и у него острые-преострые зубы. Но затем это прошло, и Грэм Коутс почувствовал себя прекрасно. Кровь из раны уже не шла.

Он отлично видел в темноте. Он вытащил из-за пояса ножи, бросил их на пол. Стянул с себя туфли. На полу лежал пистолет, но он и его оставил. Орудия нужны обезьянам, воронам и слабакам. А он не обезьяна.

Он охотник.

Охотник встал на четвереньки и, мягко ступая всеми четырьмя лапами, вышел из погреба.

Он мог видеть женщин. Они нашли лестницу наверх и поднимались по ней наугад, держась за руки.

Одна старая и жилистая. Вторая – молодая и сочная. Рот того, кто был отчасти Грэмом Коутсом, наполнился слюной.

Толстяк Чарли сошел с моста, сдвинув отцовскую зеленую шляпу на затылок, и ступил в сумрак. Он шел по каменистому пляжу, поскальзываясь на камнях, шлепая по лужам. А потом он шагнул на что-то шевелящееся. Теряя равновесие, он отпрыгнул в сторону.

А то, на что он наступил, начало подниматься вверх и расти. Чем бы это ни было, оно было огромным. Сперва он подумал, что эта штука размером со слона, но она все росла и росла.

Свет, подумал Толстяк Чарли. Он запел, и все жуки, светляки этого места, мерцая своим холодным зеленым светом, собрались вокруг него, и в этом свете он мог разглядеть, что сверху, с надменной рептильей морды на него смотрят глаза, огромные, как обеденные тарелки.

Он не стал отводить взгляд.

– Добрый вечер! – сказал он радостно.

Голос у существа был скользким, как масло масляное.

– При-вет, – сказало существо. – Динь-дон. Ты замечательно похож на ужин.

– Меня зовут Чарльз Нанси, – сказал Чарльз Нанси. – А ты кто?

– Я – Дракон, – сказал дракон. – И я не спеша проглочу тебя за один присест, человечек в шляпе.

Чарли моргнул. Как бы поступил отец, подумал он. Как бы поступил Паук? Он понятия не имел. Ну что же. В конце концов, Паук был, типа, частью меня. Я могу сделать все, что мог сделать он.

– Э-э-э. Тебе наскучило со мной болтать, и ты беспрепятственно пропустишь меня, – сказал он дракону, вложив в свои слова столько убежденности, сколько смог.

– Черт возьми. Хорошая попытка. Но, боюсь, неудачная, – с энтузиазмом откликнулся дракон. – Все-таки я тебя съем.

– Ты ведь не боишься лаймов, не так ли? – спросил Чарли, прежде чем вспомнил, что отдал лайм Дейзи.

Создание презрительно засмеялось.