Он представил себе миры как паутину: она сверкала в его разуме, соединяя его со всеми, кого он знал. Нить, что вела от него к Пауку, была крепкой и яркой, и она холодно светилась, как светлячок или звезда.

Когда-то Паук был его частью. Он ухватился за это, позволяя паутине заполнить его разум. В руке его лежал язык брата, совсем недавно язык был частью Паука, и теперь преданно желал воссоединиться с ним. Живое помнит.

Вокруг него паутина разгоралась диким светом. И все, что требовалось от Чарли, – следовать ей…

И он пошел, а за ним двинулась стая светлячков.

– Эй, – сказал он. – Это я!

Паук издал короткий, ужасный звук.

В тусклом сиянии светлячков Паук выглядел жутко: загнанным и израненным. Лицо и грудь в струпьях.

– Думаю, это твое, – сказал Чарли.

Паук забрал у брата язык, театрально поклонившись, засунул его в рот, прижал и подержал. Чарли наблюдал и ждал, пока язык пустит корни. И очень скоро Паук удовлетворенно поводил туда-сюда челюстью, прижал язык сначала к одной щеке, потом к другой, словно собираясь бриться, потом широко открыл рот и поболтал языком в воздухе. Закрыл рот и замер. Наконец, голосом, который по краям еще слегка дрожал, Паук произнес:

– Неплохая шляпа.

Рози взбежала по ступенькам первой и толкнула дверь винного погреба. Переступая порог, она чуть не упала и подождала мать, а потом захлопнула дверь и закрыла на задвижку. Электричества не было и здесь, но почти полная луна стояла высоко, так что после кромешной тьмы мертвенно-бледный лунный свет, проникавший в дом через кухонные окна, казался таким же ярким, как свет прожектора.

Мальчишки, девчонки, гулять идем, подумала Рози. Светло на улице как днем[86]…

– Звони в полицию, – сказала мать.

– Где телефон?

– Откуда, черт возьми, я могу знать, где здесь телефон? А этот сидит внизу.

– Ладно, – сказала Рози, размышляя, что лучше: позвонить в полицию или сначала выбраться из дома. Впрочем, не успела она прийти к решению, как стало поздно.

Раздался удар, такой громкий, что ушам стало больно, и дверь погреба разлетелась в щепки.

А из погреба поднялась тень.

Тень была реальна. Рози знала, что она реальна. Рози смотрела прямо на нее. Но это было невозможно: это была тень большой кошки, лохматой, огромной. И странное дело, там, где на тень падал лунный свет, она казалась еще темнее. Рози не видела ее глаз, но знала, что тень смотрит на нее. И что тень голодна.

Тень собиралась ее убить. Этим все и закончится.

– Ему нужна ты, Рози, – сказала мать.

– Я знаю.

Рози подобрала ближайший крупный предмет – деревянную подставку для ножей, – и со всей силой швырнула в тень, а затем, не дожидаясь, чтобы узнать, попала или нет, рванула из кухни в коридор. Она помнила, где входная дверь…

Но темное и четырехногое ее опередило: перепрыгнув через Рози, почти беззвучно приземлилось перед дверью.

Рози прижалась к стене. Во рту пересохло.

Зверь преграждал им дорогу и мягко, на подушечках, приближался к Рози, так медленно, словно в его распоряжении было все время мира.

Ее мать выбежала из кухни, пробежала мимо Рози и нетвердой походкой приблизилась по залитому луной коридору к огромной тени, молотя перед собой руками. Своими тощими кулачками она ткнула тварь под ребра. Все замерло, словно мир задержал дыхание, и тварь повернулась к ней. Размазанное скоростью движение – и мать Рози уже на полу, а тень треплет ее, словно собака тряпичную куклу.