Сладковатое, нежное масло ласково связывало гречневые крупинки, и те послушно таяли во рту. Кусочек хлеба с румяной хрустящей корочкой оказался с орехами и семечками.

— Я ничего вкуснее в жизни не пробовала, — стараясь не подавиться прошептала она. — Божественно, — мурлыкала она, прикрывая от удовольствия глаза.

Рядом размеренно постукивали деревянными ложками Енисея и Ярушка: первая задумчиво — молчаливо, вторая — с тревогой. Но Катя, хоть и улавливала настроение новых подруг была слишком поглощена угощением. Единственное, что ее смутило — терпко пахнущая белая густая жидкость.

— Это что?

— Молоко, — Ярушка дернула плечом.

— Молоко?! — Катя принюхалась, заглянула внутрь небольшой крынки, поставленной перед ней. — Молоко-то не так пахнет.

— Так козье, — Енисея отвлеклась от своих невеселых мыслей и посмотрела на новую знакомую.

Катя криво, по-детски, оттопырила нижнюю губу. Замерла.

— Ты попробуй. Вкусно, — Енисея прищурилась.

Катя бросила на нее сердитый взгляд, взяла обеими руками крынку, поднесла к губам.

Теплая, горьковато-сладкая жидкость коснулась ее губ, проникла внутрь, нежно легла на язык и застряла — горло перехватило, и Катя поняла, что проглотить не сможет. Желудочный спазм, острое желание умереть прямо сейчас и молоко прыснуло из ее рта.

— Катя! Ёк-макарек! — ругнулась Енисея и бросила ей льняное полотенце, — вытирай давай.

Та послушно вытерла лицо, руки, испачканную рубашку и стол, виновато покосилась на Матрену — та как раз руки в боки поставила:

— Извините. Я не пробовала никогда. А оно такое жирное, горько-сладкое…

— Горькое? — Матрена всплеснула руками и подошла к Катиной крынке, отпила глоток: — а ведь и то правда. Манька наша, видать, опять бузины объелась, недоглядел пастушок. Не огорчайся, водички испей…

Матрена улыбнулась и деловито вышла, угрожающе размахивая полотенцем, но вернулась через несколько минут.

— Это ты, что ль Катя? — заглянула она в комнату. — Тебя Стар к себе зовет!

Та замерла.

— Чего сидишь? — Ярушка толкнула ее в бок. — Пошли, я тебе дорогу покажу!

Катя, метнувшись на второй этаж, схватила свой неразобранный еще рюкзак, быстро выложила из него лишнюю одежду на кровать, свалив все в несколько неопрятную кучу, покосилась на аккуратно сложенные Енисеей вещи, вздохнула, и побежала за Ярославой.

Ярослава торопливо шагала по главной улице Аркаима, кольцом огибавшей внутренний город — высокие, метров семи высотой крепостные стены, и Катя едва за ней поспевала. Вокруг суетились горожане, возвращавшиеся с ярмарки. Мастера катили по домам телеги с непроданным товаром, покрикивали:

— Поберегись, красавицы! Не то ноги оттопчу, будешь лягушкой шлепать по мостовой!

И дружно гоготали.

Оказалось, все ворота выходили на главную улицу, но во внутренний, Большой Аркаим, вел единственный проход. Девочки миновали улицу и проскользнули в длинный изогнутый змеей узкий тоннель на юго-востоке.

— Выходит, Аркаим — не таблетка круглая, а прямо гигантская улитка, — пробормотала Катя.

Идти было совсем не удобно: помимо то и дело встречающихся горожан (которые, к слову сказать, в этой части города были особенно медлительными и важными), приходилось еще и протискиваться между широкими выступами, которые располагались в шахматном порядке и полностью скрывали происходящее на центральной площади от посторонних глаз.