– Нет, у нас директор женщина.

– Вы откуда? – Дед опустил ружье. – Из Воронопашина?

– Нет, из Ягодного. Мы приехали из Ленинграда…

– Из Ленинграда? Из Петербурга, значит, вывезли ворье сюда?

– Мы не ворье. Извините, так получилось. Мы сейчас положим всё назад. – Валерка поднял лозу, взял щуренка из рук остолбеневшего Витьки и стал его насаживать на прут.

– Постой! А что она, злющая ваша, как ее… директорша?

– Нелли Ивановна? Нет. Просто строгая, но справедливая.

– Ишь ты, справедливая! – Дед повернулся к Стогову. – Что стоишь, как соляной столб? Не воруй! На-ка, подержи!

Он сунул ему в руки ружье, потом выдернул из-за спины большой нож, срубил еще один прут ивы, довольно проворно спустился к лодке и, нанизав еще несколько штук рыбин, протянул Валерке.

– Слышал я, в Петербурге голод был?

– Был, и очень сильный.

Стогов отходил от пережитого страха.

– Небось ворон, собачек, кошек поели?

– Откуда они, собачки, кошки? Я с началом блокады их не видел. Правда, Валерка? А почему вы Ленинград называете Петербургом?

– Ну, для тебя Ленинград, а для меня он был Петербург, Петербургом и останется.

– А вы были в Ленингр… Петербурге?

– Много будешь знать – долго не проживешь. Забирайте рыбу и пошли вон отсюда, пока не передумал. А где вы живете?

– Младшие в школе, а старшая группа в доме какого-то печника.

– Как это – какого-то?! Кто же вас туда пустил? Это мой дом!

– Нам дал его председатель колхоза.

– Это Косорукий? Да я ж его убью! Чтоб завтра вашего духа там не было! Приду, перестреляю всех!

По дороге домой друзья решили о встрече с дедом никому не говорить.

– Может, он пошумел и не придет. Не было его несколько лет, значит, дом ему не очень-то нужен, – убеждал Валерка.

– А если придет? Он же грозил убить Никитича. Может и в самом деле ухлопать, каторжник же. Ухлопает и скроется в тайге. Кто его искать будет? – возразил Виктор.

Решили, что председателя предупредить надо.

Никитич очень удивился, узнав, что на берегу Яи[13] объявился печник.

– Ты ж смотри, жив еще «царский гриб»! А я думал, волки его давно прибрали. Ан нет, дух от него такой, что волкам противно.

– Он же с ружьем, – возразил Стогов.

– Это ружье уже сто лет не заряжалось. В стволах небось оводы гнездятся.

– Странный он какой-то, Ленинград называет Петербургом, говорит, иным город и не знал.

– Может, и не знал. О нем легенды ходят. Сказывают, он сюда царем был сослан за то, что умыкнул жену какого-то губернатора. Он и сам вроде княжеских кровей. Ему и при советской власти срок добавляли за то, что укрывал беглых.

– Какой же он князь, если печки складывает? Врут всё, наверное.

– Может, и врут, но вот сам видел, как лет двадцать назад из Асина оперуполномоченный привез какую-то бумагу, написанную по-французски. Так он ее читал вслух, что ты – свой букварь. А уж ежели иностранный так выучил, то печи складывать для него не наука. Вы кликните меня, если объявится.

…Сейчас перед удивленными ребятами и взрослыми стоял знакомый Витьке и Валерке старичок, которого Никитич называл странным именем Кибитка.

Вдвоем с председателем они осмотрели помещение бани, после чего Никитич объявил ребятам, чтобы они беспрекословно делали то, что скажет Кибитка, добавив при этом несколько слов о его крутом нраве.