– Что ты, Ивановна, тьма ее! Собирать некому. Я ведь баб не пущу на такое баловство, когда важных делов в колхозе невпроворот. Так, по пути на сенокос или еще куда, наедятся, и всё. Кабы был сахар, так и варенье заготовить можно. А мы сахаром-то и до войны не шибко баловались, потому и не собирали ягоду.

– Прямо не верится, что витамина так много и так близко.

– А что верить-то? Погрузи свой курятник на телеги, вывези, пущай клюют. Тебе ведь тоже заготавливать ягоду впрок ни к чему: сахаром и вас не балуют.

На следующий день всех ребят от шести и старше плотно усадили на телегу. Другая телега была загружена кастрюлями, бидонами, банками разного калибра. Визгливо-веселый «табор» двинулся к реке.

Старшие ребята и взрослые должны были идти пешком два километра. Проводником Нелли Ивановна назначила Павлика, хотя свои ребята уже давно знали дорогу к реке. Это задело их самолюбие. А Пашка, похоже, несколько преувеличил свои полномочия. Войдя в группу, он скомандовал:

– Ну вы, улитки, долго будете копаться?! Ждать вас не будем!

– А ты кто такой?! Вали отсюда, а то сам станешь улиткой! – взорвался оскорбленный Стогов.

Пашка схватил с первой попавшейся кровати подушку, набитую соломой, и запустил в Виктора. Тот увернулся от подушки, но от пакета, лежавшего под подушкой и тоже брошенного Пашкой, увернуться не успел. Пакет Сережи Реброва, ударившийся о Витькину бровь, упал на пол и рассыпался в виде корок и сухих кусочков хлеба. Этого Сережа не выдержал. Схватив табуретку, он выставил ее перед собой и ринулся на Пашку, которого уже атаковали другие ребята. Началась потасовка, в которой слышались возгласы на местном диалекте.

– Прекратить! Немедленно! Вы что, с ума сошли, петухи паршивые! – В дверях стояла Александра Гавриловна. – Марш все на улицу, потом разберемся!

Всю дорогу до реки Александра Гавриловна зорко следила за тем, чтобы вновь не вспыхнула драка. Всех старших, под предлогом наблюдения за малышами, она распределила по телегам. При этом к первой телеге она приставила ребят, не участвовавших в драке с Павликом, который шел впереди повозок. А Стогова и Спичкина назначила замыкающими всего «табора».

У кустов смородины, покрытых крупной черной ягодой, взрослые и дети замерли в изумлении. В лесах под Ленинградом они такого не видели. Сбор смородины начался с поедания. Никто не думал о том, что она немытая. Даже Изабелла Юрьевна забыла о главном требовании гигиены, отправляя в рот горстями сорванную ягоду. В этом неистовом сборе смородины явно проглядывала незабытая блокадная страсть к запасам съестного.

– Господи! Впервые немытые ягоды ем! – сказала Вероника Петровна обирающей рядом куст Нелли Ивановне.

– А немытые еще вкуснее, – пошутила директор. – Попробуйте запретить ребятам есть сейчас и ждать, когда их помоют!

Виктор собирал смородину вместе с Эльзой. Они сидели под большим кустом, усыпанным крупными ягодами, и, наполняя посуду, обменивались новостями. Эльза пересказывала содержание редких писем отца, которые знала наизусть.

Теперь они с Виктором виделись редко, урывками. Витька весь погрузился в разрастающееся хозяйство детдома. Заметив в Эльзе трепетную заботу о малышах, Нелли Ивановна назначила ее воспитательницей, выделив ей группу дошколят.