— Чечилия? Она была твоей родственницей, эта синьора Эвтерпа?

— Моей тетушкой. Самой старшей. И… раз уж речь зашла о семье района Карриоле…

— Да?

— Правило работает, даже если ты вернулся жить сюда?

Роберто посмотрел на меня с легким удивлением.

— Разумеется.

— Что вы знаете о семье? Вы же родились в Милане. Вы не имеете отношения к семье района Карриоле.

Теперь я загнала его в тупик. Он поставил Анжелу на пол, и она тут же помчалась к холодильнику с джелато[17]. Девочка ждала порцию фисташкового джелато почти шесть часов.

— Не соглашусь с тобой. — Роберто скрестил руки на столе и потер пальцы друг о друга. — Я провел в Милане детство и большую часть жизни, но родился здесь.

У меня зазвонил телефон. На голубовато-сером экране «Нокии» высветилось «Кай».

— Извините, мне нужно ответить.

Я нажала на зеленую кнопку, встала из-за стола и вышла из бара.

— Алло?

— Чечилия, тебе лучше вернуться.

— Почему? Мама заболела?

Минута молчания. Затем Кай заговорил, и площадь, окружающие ее здания, фонтан, лазурная вода в нем наплыли на меня, их очертания размылись и заколебались, будто в фильме.

— Я не знаю, больна она или здорова. Она… исчезла. Когда я приехал, дверь твоего дома была закрыта, но не заперта. На кухне я обнаружил дымящуюся кастрюлю на горячей конфорке.

Когда-то в курятнике они чувствовали себя уютно.

Они встречались там, потому что от спящих кур сарай наполнялся влажным приятным теплом, и Нери находил вонь курятника более терпимой, чем холод заброшенных хижин, затерянных между холмами, где с октября по март дул треклятый ветер, где ледяной туман днем и ночью проникал под его одежду — грязную, другой у него не водилось, — и сковывал тело, оставляя волосы и щеки мокрыми, пугая Нери до смерти своей способностью усыплять.

Он пришел на задний двор дома Флавиани за два часа до рассвета, прячась в кромешной ночной тьме, идеально подходящей для того, что ему предстояло. Густые темно-серые, почти фиолетового цвета облака полностью скрывали луну, которая могла помешать ему добраться до места назначения. Он шел по дороге вслепую, ведь знал ее наизусть; в конце концов, дорога вела к дому подруги.

В темноте и Нери, и Эвтерпе меньше грозила опасность.

— У звезд…

Нери разобрал шепот, который не расслышал бы никто другой. Никто, кроме него: Нери был партизаном. Мозг подсказывал ему, когда он по глупости поддавался дремоте, — спать было нельзя, если только не боишься умереть от переохлаждения, или попасть в плен, или, что еще хуже, задержать своих и потому отсрочить начало операций, зависящих от твоих действий, а это влечет за собой неприятности, еще большие задержки, путаницу, ошибки, пленных. Мертвых.

Он отрешился от цепочки ужасов, которые непроизвольно проносились у него перед глазами каждый раз, когда Нери пробуждался ото сна, пусть даже такого легкого, как этот.

— …своя любовь, — ответил он на латыни.

Они выбрали фразу на латыни, потому что в ней скрывались позывные Эвтерпы и Розы. Эвтерпа решила назвать себя «звездой», а Нери, подумав о Розе, дал ей прозвище «любовь». Эвтерпа плохо знала латынь, она бросила учебу, когда у семьи начались проблемы с деньгами. Проблемы были серьезные, поговаривали даже, что дед Эвтерпы Джанни Флавиани, владелец известной фабрики по производству пасты, собирался закрыть ее из-за банкротства.