Сестра Клаудия даже не взглянула на завещание.

— Синьора Флавиани, люди часто отписывают нам свое имущество, прежде чем воссоединиться с Господом. Вы пришли обжаловать завещание? Если синьора понимала, что делала, и завещание заверил нотариус, ничего нельзя исправить.

— Нет, нет! Я пришла не оспаривать завещание!

Монахиня, кажется, успокоилась.

— Я просто пытаюсь понять, почему тетя выбрала именно вас. Она никогда не была религиоз…

Монахиня снова напряглась. Она вздохнула.

— Ее имя ни о чем вам не говорит? Может, она проводила здесь время, помогала…

— Как, вы сказали, звали вашу тетю?

— Эвтерпа.

— Необычное имя. Я бы запомнила, если бы она была среди помощников. Вы же понимаете, я поддерживаю связи с общественностью.

— Да, понимаю. Вы не знаете, что еще могло связывать тетю с приютом? Нет ли у вас каких-нибудь документов, чтобы проверить… Может, моя тетя хотела стать монахиней еще в детстве и никому не говорила.

При этих словах я чуть не рассмеялась. Я не сдержалась, и губы растянулись в улыбке. Тетя Эвтерпа — монахиня… Ну вот, теперь сестра Клаудия смотрит на меня с явным неодобрением.

— Вряд ли. Как бы то ни было, у нас не хранятся записи о мирянах. Только о послушницах. Если бы ваша тетя в какой-то период своей жизни была послушницей, вы бы знали об этом, не так ли? Разве что…

— Что? Прошу вас, скажите.

Монахиня разгладила юбку своего одеяния, словно черными птичьими крыльями окутавшего кресло, на котором она сидела.

— Вам известно, что наш монастырь принимал брошенных детей. Возможно, ваша тетя попала сюда младенцем, а потом ее удочерили.

— Нет. В ее свидетельстве о рождении не указано, что она осиротела, или что ее родители неизвестны, или что ее удочерили.

— Все так. Но если у вашей тети обычное свидетельство о рождении… — В комнате повисло тяжелое осознание, сгустившееся над моей головой. Я оглянулась по сторонам, сестра Клаудия ожидала, когда я закончу задавать вопросы, — очевидно, ее терпение было уже на исходе.

Комната, в которой мы сидели, была совсем маленькой, всего несколько квадратных метров, но тот, кто ее спроектировал, оставил место для небольшого камина. За монахиней виднелась темная дверь. У другой стены стоял изогнутый деревянный комод… Где-то я уже видела нечто подобное.

— Вы смотрите на колесо подкидышей. Встречали когда-нибудь такое раньше? Это одно из старейших в Италии, оно перестало работать одним из последних.

— Колесо подкидышей? Что это?

Монахиня указала на странный комод.

— Скажем так, колесо — это механизм, через который в приют попадали брошенные дети. Семьи, которые желали отказаться от младенцев, открывали дверку и клали их внутрь, видите? Затем звонили в колокольчик, чтобы сестры знали, что принесли подкидыша.

— Подкидыша?

— Да, младенца, от которого отказались. Зачастую их приносили ночью, поэтому монахиням нужно было как можно скорее забрать ребенка из колеса, иначе он бы умер от холода. Послушница, которая принимала детей, приходила сюда, крутила колесо и забирала малыша.

— А мать?

— Мать уходила, оставаясь неизвестной.

— И как долго ребенок жил у вас?