Проховыч показал ладонями, как именно легли «крученые».

— А как захрапели, я два раза маханул топориком вверх-вниз, — он сделал движение ладонью, как будто разбивал кирпичи приемами карате.

— И вся их наглость закончилась!

Черепахин оторопел.

— Так ты, деду, их — что?..

— Что, что… На лавке даже зарубки остались… Еле отмыл потом…

Он раздвинул густые кусты, показав две свежие могилки, со связанными крестом толстыми ветками.

— Вишь, в болото бросать не стал, как скотину, по-человечески сделал, каждого отдельно…

У Ивана закружилась голова, он покачнулся. Крепкой рукой дед Микола взял его за локоть.

— И как же ты их дотащил сюда? — глубоко вдохнув прохладный воздух, спросил Черепахин, чтобы хоть что-то сказать.

— Да очень просто. По-партизански. Волокушу сделал, до поляны на телеге, а потом Серого запряг. Делото простое. И машину ихнюю в такую топь закатил, никто концов не найдет. Да никто и искать не будет! Они мне сразу не понравились…

— Ох, ошибаешься ты, дед Микола! — сказал Иван, шагая по тропинке обратно. — За такими следом всегда дружки приходят!

— Пусть приходят, — ответил бывший проводник боевой пятерки. — Я кого хошь положу в землю. А сам уйду в болото — у меня и там схроны есть. Могу сколько хочешь просидеть — никто не достанет.

— В любой момент прийти могут, — повторил Черепахин. — И спрятаться не успеешь.

— Ты вот и пришел, только врасплох не застал. И другие не застанут.

— Я-то при чем?

— Да при том. Я, грешным делом, сначала на тебя подумал…

Черепахин споткнулся.

— Почему на меня?! Я-то тут каким боком?

Микола остановился, развернулся и прожег взглядом Ивана до самого нутра.

— Да потому, что сказки они про тебя расплетали! Где, мол, тот твой журналист? А уже, считай, десять лет прошло, я про тебя и думать забыл! И вдруг объявляется тот самый журналист! Что тут думать? В те времена мы бы тебя в муравейник посадили и все выспросили…

— Да я тут ни при чем, это случайность! Меня самого и арестовывали, и убить хотели!

Проховыч слушать не стал, а повернулся и пошел дальше.

Ошеломленный всем увиденным и услышанным, Черепахин еле переставлял ноги.

«А ведь притворялся сиротой казанской, рассказывал, что никогда никого пальцем не тронул… Да и вообще оружия в руки не брал… Да-а-а. А ведь ты, любитель сладкого какао и заводской „Столичной“, сегодня ночью и меня вполне можешь зарубить, если не понравится что-то»…

Микола как будто прочитал его мысли. Остановился, улыбнулся, похлопал по плечу.

— Напугался? Это я шутейно! Вон даже Серый смеется… Уехали они к себе, только пистолеты мы с Серым отобрали! И на тебя я ничего плохого не думаю. Живи, сколько хочешь, по душам поговорим, отдохнешь…

Иван улыбался в ответ и кивал, хотя твердо решил, что ночевать здесь не останется, хоть пешком, а уйдет.

Но пешком идти не пришлось. У избушки дожидался Радимка на своей гнедой.

— Ну что, собрался, или как? — весело спросил он.

— А как ты узнал-то? — изумленно спросил Черепахин.

— Ворона на хвосте принесла. Та, что у бабки Беляны висит, — возница подмигнул.

Но на обратном пути дал другое объяснение: