— Да…

Увиденное и услышанное не укладывалось в голове. Иван извлек фотоаппарат.

— Сфоткаемся?

Черепанов думал, что Проховыч откажется, но он согласился. Надел на шею «ППШ», приложил руку к козырьку фуражки. В полумраке ослепительно вспыхнул блиц.

Потом прицелился из «шмайсера». Еще один блиц.

Сел на нары в окружении пистолетов. Снова блиц.

Черепахин взял в руки один пистолет, второй. Через открытый люк солнечный свет проникал в схрон, и он мог рассмотреть оружие. Потертые парабеллум и ТТ известны по военным фильмам. А вот угловатый, толстый, пластиковый — это явно современный… «Глок», кажется! И этот, с вырезом на затворе…

— Дед Микола, а эти откуда? Не с войны ведь!

— А вот тут заковыка одна вышла интересная, — Проховыч согнал улыбку. — Приезжали двое из города. Наглые такие, «крученые», машина — больше моей хаты. Мелют языками — то да се, вроде как поохотиться хотят, но видно, что не по этим делам. Я и спросил напрямки, мол, чего надо? Они глаза волчьи прячут, успокаивают: да ты, старик, нас не бойся… А я свое отбоялся, так им и сказал, но насторожился. Ну, они и лепят мне сказки разные… Странные сказки, удивительные, я таких никогда не слышал… Так и ответил им. А они вроде обиделись, стали претензии мне высказывать…

Проховыч стоял в углу и в сумраке был похож на ожившего мертвеца. Череп, провалы глаз с дьявольским огоньком внутри, белые волчьи зубы… Черепахин не стал бы предъявлять ему претензий.

— Совсем совесть потеряли, стали цепляться: зачем тебе такой дом, мы его на себя переделаем, а тебя, говорят, в болоте утопим!

Он махнул рукой.

— Ладно, пошли на воздух, чего зря в схроне сидеть? Время придет, насидимся еще!

На полянке фотосессия продолжилась. Проховыч охотно позировал с оружием, принимал воинские стойки, совсем разойдясь, вскинул руку в нацистском приветствии и громко крикнул:

— Хайль Гитлер!

Радуясь журналистской удаче, Иван только успевал щелкать затвором фотоаппарата.

Когда люк закрыли, вход в схрон стал совершенно незаметным. Дед Микола удовлетворенно крякнул.

— И как ты с ними разошелся? — напомнил Черепахин. — Ну, с теми, «кручеными»?

Проховыч пожал плечами.

— Лучше, чем они со мной хотели. Вот иди, покажу…

Он поманил Ивана пальцем и пошел в чащу. Серый потрусил рядом. Черепахину оставалось одно — идти сзади. Но недосказанная история требовала продолжения.

— Так что, они так и уехали, и пистолеты оставили? — спросил Иван у прямой, как штык, Миколиной спины. — Что-то я обратной колеи не видел…

Но с таким же успехом можно было обращаться к прямому хвосту Серого. Микола говорил только тогда, когда сам этого хотел.

Через пятнадцать минут Проховыч и полуволк остановились. Когда Черепахин подошел, Проховыч продолжил:

— Вижу, дело к мокрухе идет, продырявят меня из своих пушек да бросят в болото! И Серого не пожалеют!

Микола погладил полуволка по огромной голове. Тот явно беспокоился и рвался в густые заросли.

— Я тогда вроде как испугался, разыграл им уважение, накормил жареной уткой — вку-у-сная! И первача налил — он синим пламенем горит, градусов семьдесят! Ну, они и размякли, стали песни петь. А я их почивать положил на лавки — голова к голове…