— Не боись, Чапаенок.
— Тронь, не ужалят…
Осторожно касаюсь.
Огонь по коже.
В жар бросает.
В пламя.
Лицо горит.
Щеки пылают.
— Не заболел?
— Нет.
— Мальчик мой!
— Да, нет…
— Гляди, как горишь. Ляг.
— А ты?
— С тобой лягу. Ляг.
Туман.
Все накрыл туман.
Только глаза серые.
Только губы сладкие.
Только руки жадные.
Только бедра мягкие.
Только груди слепящие.
И чей-то хохот в «малине».
— Чапаенок Любку подмял…
Как в «домзак» ушел, Любка «грела».
А потом…
Следы ее растаяли, словно снег талый, апрельский…
Заворачивалась Судьба!
В девятнадцать в «семью» вошел.
«Закон» над собой поставил.
«Закон» превыше всего.
И «сходка»!
Потянулись лагеря, лагеречки…
Прыг, да скок…
В Карлаге степи…
В Воркуте шахты…
В Иркутске березы…
В Надыме сосны…
В Кемерово пихта…
На Колыме сопки…
В Ванино бухта…
В Норильске рудники…
В Перми комарье и мошкара…
На Сахалине?
Вообщем — зоны, зоны, зоны!
Но это будет потом, позже… а тогда…
Зачиналась резня в Карлаге.
Война!
Сучья!
«Суки» пришли в лагеря…
«Автоматчики»…
«Бандеры»…
«Одни на льдине»…
«Ломом подпоясанные»…
«Махновцы»…
«Красные шапочки»…
«Дери — бери»…
В пятьдесят третьем, в разгар, «сходка» постановила:
— «Ссучившихся» Корявого, Меченного и Аркана резать…
— Резать!
— Кто исполнит приговор?
— Я. У меня срок маленький.
— Нет Бриллиант, резать их будет Подкова.
Ночью лунной вошел Подкова в «сучью» камеру…
И «прибрал».
Три души… отправил в ад.
Так было!
Год заканчивался 1953!
Вождь ушел!
Сталин!
Великий Усатый!
Траур по всей стране!
Страна в шоке…
Фабрики гудят!
Заводы гудят!
Паравозы гудят!
Пароходы гудят!
Страна замерла!
Тройка карликов разделили власть.
Амнистию затеяли.
Затрещал ГУЛАГ по швам.
Карлаг тоже.
Потянулся люд преступный…
Загулял!
Загромыхали сейфы…
Лабазы…
Эх! Дери-бери!
Гуляй рванина!
От рубля и выше!
Кто кого сгреб…
Насиловали на вокзалах…
На рельсах…
Финки мелькали сполохами молнии.
Искали жертву.
Находили.
Малолетки из лагерей…
Шкодники!
Ни Бога не боятся…
Ни черта!
«Мамки» поехали с Карлага.
С нагулянными.
Тюремными.
Розовыми.
Малышами.
И его из «особого» лагеря повезли на Воркуту!
Из «столыпина» он ушел на «рывок»…
Да не ушел.
Принесли тело к эшелону.
А душа где-то в небе болталась.
Не сразу вернулась.
Не хотела возвращаться.
На Землю.
В зону.
К грехам.
Но вернул Бог!
— Иди назад — сказал…
Нахлебаешься!
Шкуру будут сдирать.
На ремни полосовать.
На «дыбе» подвешивать.
Во мраке держать.
Протухшую баланду будешь лакать.
Молись раб!
Господу!
Царю своему!
Отмолишь, заберу.
И вот!
С тех пор!
С тех самых пор!
Лагеречки стозвонные…
Вдоль и поперек!
Поперек и вдоль!
Бусинки стеклянные — лагеря… нанизанные на веревку Судьбы!
А, закроешь глаза, — детство…
Битюг тянет телегу.
Красноармеец с винтарем самогон хлещет.
— Дай картохи!
— Паш-шел отсюда, щ-ще-нок..!
Хвать несколько картофелин и деру.
— Ах, с-су-чок!
Дум!
Выстрел, точно обухом о стылую березу…
Зато картохи в руках.
Мамку подкормить.
Сеструх обоих.
Так, было в войну…
Черт был братом…
«Угол» так «угол»!
Карман, так карман!
Хворой матери шаль…
Слезы в глазах.
От счастья!
Сынок заработал!
Юнец еще…
Но, кормилец!
А, как в «домзак» со сроком! — распахнулись глаза.
Счастье выжухло.
Поздно, мамка!
Поздно милая.
Родная моя!
Я теперь — Чапаенок.