И в следующую секунду все кончилось. Люций стоял уже далеко от меня, глаза снова были чистыми и злыми. Он пнул тело парня, наклонился и свернул ему шею.

— Все, концерт окончен, — он улыбался. — Наркота для нас недолговечная радость. Идем искать следующего?

Следующей оказалась беспечная девушка, которая возвращалась с дискотеки. Люций «проводил» ее немного и даже не стал убивать, лишь стер память о слишком страстном незнакомце. Потом попался добрый таксист, вдобавок к двадцатке евро получивший легкую анемию. Потом ночной портье, вышедший покурить. И группа двенадцатилетних девчонок, резвившихся в бассейне ночью. Наверняка их родители и не подозревали, что тем грозила опасность не только утонуть.

Наркоманов под кайфом в ту ночь больше не нашлось и это немного меня разочаровало, но уже под утро, Люций, укусив официантку, спешившую на работу, снова напоил меня кровавыми поцелуями. В этот раз несколькими каплями дело не обошлось: он то приникал к шее девушки, то к моим губам и я выпила не меньше бокала ее крови. Ему это понравилось.

И мне тоже.

Чезаре бросил мучить инструмент и выбрался на балкон. Закурил сигарету и жадно затянулся. Музыка не помогала, но и не отпускала. Ему всегда чего-то не хватало — таланта или терпения, вдохновения или боли. Он голодал и купался в роскоши, безумно влюблялся и проводил месяцы в оргиях, но его музыке это не добавляло ничего, кроме дрожи пальцев после бурных ночей. Он сочинял попсовые песенки и унылые сонаты, но все это было совершенно не то. Ни страсти, ни легкости.

Даже когда он играл чужие мелодии, казалось, что музыка спотыкается и с трудом переползает с ноты на ноту, хотя Чезаре был отличником в консерватории, никогда не жаловался на беглость пальцев и слух. Просто когда он садился перед оскаленной черно-белой пастью не для того, чтобы сдать экзамен или отыграть отчетный концерт, а чтобы выпустить в мир нечто вдохновляющее, музыка уходила от него. Возможно, думал Чезаре, у меня просто нет дара. Не дано. Но он вообще ничего больше не умел. Он уже уходил работать официантом, но вышло только хуже. Весь день в его голове теснились обрывки чудесных мелодий, своих и чужих, он ронял подносы, в забытьи пытаясь взять аккорд на дешевом пластике, о том, чтобы запомнить заказы речи вообще не шло.

Чезаре не отчаивался ни секунды. В его городе было глупо отчаиваться, если ты довольно успешный композитор (презрительная усмешка, пробегающая по его губам ясно показывает что он думает об использовании этого слова по отношению к автору попсы, не доходящей даже до национального радио, остающейся в ресторанах и на отельныхсценах), если ты умеешь управляться с инструментом и способен заработать на приличную жизнь в течение года всего за пару летних месяцев. В его городе он считается элитой, сливками местного общества.

Не официант, не уборщик, даже не управляющий отелем — нет, он творческая личность, богема.

Попытки объяснить друзьям детства, в чем именно его проблема, заканчивались пустыми улыбками и звонком будильника в четыре утра, когда они вставали и уходили на работу водителями, почтальонами и барменами, а он оставался в своей квартире и целый день спал.