Их волосы были заколоты в пучки на затылках, а черты лица были более изящными, чем у темноликих грубых степняков. Евпатий остановился в нерешительности с занесенным мечом, ожидая старшего товарища. Но, к его облегчению, Ратмир, заглянувший в юрту следом, радостно осклабился, узнав иноземных мастеров осадного дела. Он выразительно указал на выход окровавленной булавой и на ломаном наречии кочевников велел следовать за ним. Иноземцы при виде седобородого, забрызганного кровью великана пришли в такой трепет, что дважды повторять не пришлось. Часть дружинников вместе с Ратмиром, подгоняя что есть мочи испуганных китайцев, повела их к порокам. Нужно было как можно скорее изготовить грозные машины к стрельбе, пока в Батыевом лагере не сообразили что к чему и не попытались отбить камнеметы обратно. Прочие же остались с Коловратом. Евпатий поглядел вслед удаляющемуся отряду и, поискав глазами среди дружинников, скомандовал:

– Каркун! Пора устраивать твою затею! Надобно отвлечь нехристей, пока Ратмир пороки готовит!

Бородатый ратник с готовностью кивнул и вместе с частью воинов скрылся между повозок.

Под руководством Каркуна рязанцы осторожно вытаскивали из телеги горшки с греческим огнем и привязывали эту опасную ношу к сбруям ломовых обозных лошадей. Лошади ржали и брыкались, пугаясь незнакомых рук, и вскоре со стороны лагеря послышались тревожные крики и топот, замелькали огни факелов. Каркун, впопыхах завязывая последний узел, крикнул:

– Эх, жаль мало успели! Поджигай давай!

Воины принялись чиркать кресалами, в темноте с шипением разгорались алые язычки пламени. Каркун огляделся по сторонам и оглушительно засвистел в два пальца. Лошади, чувствуя огонь за спиной, кинулись вперед, не разбирая дороги. Сзади за ними, подпрыгивая на утоптанном снегу, волочились пылающие горшки и разбрасывали во все стороны горящие брызги. Здесь и там загорались войлочные юрты, хворост, повозки. Широкогрудые ломовые лошади, безумно вращающие глазами, неслись через лагерь, топча и поджигая все на своем пути.

Кочевники, спешившие на выручку охране обоза, метались в дыму, пытаясь не попасть под копыта, лошади сбрасывали всадников и убегали. Неожиданно среди всего этого стали возникать воины, одетые в черные лохмотья, с ужасными, светящимися мертвым зеленоватым цветом лицами. Они разили направо и налево топорами и мечами, появляясь из черного дыма и снова в нем исчезая. Многие видевшие их татары, бросая оружие, старались бежать, крича во весь голос:

– Духи! Красные мангусы напали на нас! Спасайтесь!

Встречные воины, увидав их, поворачивали и пускались в бегство. Всюду жужжали стрелы и сверкали мечи, вершащие расправу.

И в этот миг сверху, как гнев Господень, на кочевников обрушились камни, с оглушительным треском проламывая лед. Телеги медленно погружались, сползая в ледяную воду, степняки в шубах и доспехах тонули, сталкивая в суматохе друг друга в широкие полыньи. Камни, выпущенные из могучих пороков, крушили шатры и юрты, убивали лошадей и воинов.

Байджу, сотник Субудай-багатура, посланный выследить отряд урусских «злых духов», смотрел с высокого берега Оки на сумятицу, царившую внизу, в лагере. Ну конечно, в обозе орудует всего пара десятков, чтобы отвлечь внимание, а основные силы в это время незамеченными развернули камнеметы. Ну что же, Байджу и к такому был готов, его сотня уже давно стояла поблизости в засаде, ожидая, пока урусы осмелеют и нападут, теперь же их безрассудство оказалось превыше всех ожиданий. Теперь он накажет их за это безрассудство. Байджу поднял вверх правую ладонь, и его знаменосец немедля выставил древко с черным флажком. Конница, без факелов, глухо позвякивая доспехами во тьме, послушно тронулась через подлесок тяжелой неспешной рысью.