– Раз уж пойдешь, то, может, скажешь, чтоб к Евпатию Коловрату приходили? Не все ведь готовы, как ты, молитвой спасаться.
Чело инока избороздили морщины. Он помолчал, хмуро глядя в огонь, а затем медленно кивнул:
– Ладно. Хоть это и грех большой – людей на смерть звать. Скажу. Не мне решать, кому как проживать свою жизнь.
– Спасибо.
– Не благодари. С тяжелым сердцем просьбу твою выполнять буду. Спать пора.
Нестор с усилием поднялся и пошел в дальний конец пещеры, где лежали звериные шкуры, служившие ему ложем. А Евпатий остался сидеть у костра. Его сильно клонило в сон, глаза слипались. Чтобы побороть навалившуюся дрему, боярин плеснул себе в лицо уже остывший отвар, которым хотел напоить его монах. Вода охладила кожу, а сильный запах трав распутал скрутившиеся в клубок мысли.
Коловрат достал ханскую грамоту из футляра, висевшего на шее. Развернул ткань, всмотрелся в незнакомые символы. Странная вязь почему-то вызвала воспоминания о доме и семье. Глаза защипало, а на смену непрошеным слезам пришла глухая, отчаянная ярость. Сцепив зубы, боярин быстро скрутил грамоту и засунул обратно в футляр.
– Не спать! Нельзя спать! – прошептал он, вынул свою берестяную книжечку и стал делать в ней быстрые записи, расчерчивая страницы планами будущих сражений. Сна больше не было ни в одном глазу. Карту, которую начертил на полу Нестор, Евпатий тоже зарисовал – заимка, действительно, могла стать спасительным пристанищем для маленькой дружины.
Когда костер в пещере окончательно прогорел и угас, Коловрат встал на ноги, потянулся и выглянул наружу. Горизонт уже окрасился малиново-золотым багрянцем, хотя этого было почти не видно за снежным крошевом, которое ветер швырял из стороны в сторону.
Пора.
Вернувшись в келью, Евпатий подошел к Ладе и легонько тронул ее за плечо. Она сильно вздрогнула, тут же села и, хлопая мутными глазами, затараторила хриплым со сна голосом:
– Тебя ранили. Но рана зажила. Видишь, крови нет. Это было давно. Тринадцать лет назад.
Коловрат усмехнулся, погладил девушку по голове и сказал успокаивающе:
– Я не спал.
Когда все воины были уже на ногах и даже успели выпить по чаше горячего отвара, солнце еще не взошло. Однако командир поторапливал всех и недовольно хмурился. Из-за метели казалось, что на дворе все еще сумерки, но надеяться, что мунгалы собьются со следа, – непозволительная роскошь. Лучше рассчитывать на худшее и встретить врага на своих условиях. А их обеспечит явно не пещера, которая в бою может превратиться из спасительного ночлега в смертельную западню.
Лошади хрипели и артачились, не желая идти сквозь вьюгу, но рязанцы все же покинули гостеприимное пристанище и направились через лес вслед за своим воеводой.
Глава четырнадцатая
Мороз не унимался и, казалось, крепчал с каждым днем. Теплой одежды у ратников почти не было, только то, что удалось снять с убитых татар, и на переходах они отчаянно мерзли, ежась от порывов ветра. Однако бодрости духа не теряли. Неуемная энергия воеводы – так стали за глаза называть Евпатия почти все, успешные вылазки, из-за которых Батыево войско постоянно несло потери, и память о сожжённой Рязани согревали пуще овчинного тулупа. Русичи шли за Ордой, как волки за оленьим стадом, выжидая удобного момента и грызя врага то здесь, то там. Они собирались обильно полить родную землю кровью поганых, чтобы каждая пядь обходилась захватчикам в самую высокую цену.