– Мертвецы! Рязанские мертвецы восстали! Мертвецы идут, чтобы забрать всех нас! – диким голосом кричал он на всех языках степи, которые мог вспомнить. Татары, кипчаки и прочие кочевые племена пропускали его вперед, глядя вслед кто с насмешкой, а кто и с суеверным страхом.
Через пару верст безумный вестник нагнал Субудая, ехавшего в окружении верных нукеров. Те, увидев залитого кровью всадника с факелом, схватились за оружие, но Субудай остановил их и, нахмурившись, велел пропустить странного уруса. Нездила соскочил с коня и бросился ниц на снег, завывая по-татарски:
– Мертвецы! Великий багатур, мертвые рязанцы вернулись за мной, потому как я души христианские на гибель предал! Я предупредить тебя должен, они и за тобой придут, и за всеми, они из навьего мира на месть пришли и пока не свершат, уж не успокоятся! Они уже всю сотню, что ты мне вверил, забрали! Разрубили на части!
Нездила распрямился, устремив на полководца лихорадочный затравленный взор. Субудай смотрел в ответ черными бусинками глаз, его широкое лицо выражало только лишь брезгливость. Наконец он неожиданным, резким движением выхватил саблю и одним махом отсек голову неудачливому толмачу. Голова полетела на снег, разметав красивые темные волосы, и лежала там с застывшим выражением ужаса на бледном лице. Субудай удовлетворенно покачал толстыми щеками:
– Урусский предатель, видать, сильно соскучился по своим друзьям. Теперь он точно их встретит.
Нукеры отвечали дружным смехом и поскакали дальше, топчась по безголовому телу изменника. Все же Субудай подозвал к себе одного из своих лучших сотников и негромко велел ему:
– Возьми людей, сколько нужно, езжай назад и выясни, что это за мертвецы такие. Если нужно, возьми с собой шаманку, – немного подумав, добавил он. Сотник подобострастно поклонился и поскакал выполнять поручение.
Глава тринадцатая
Уйти живыми от татарских стрел удалось немногим. Еще и погода будто сговорилась с врагом – когда наступили ранние ноябрьские сумерки, с неба повалил снег. Ветер тоже разъярился, дул все сильнее и сильнее, сушил глаза, рвал одежду.
Даже среди деревьев воинам приходилось нелегко. Темные треугольники елей щедро окатывали их снегом, стоило ветру дунуть с особым рвением или кому-то зацепить ветку. А между тянущимися вверх соснами вьюга гуляла вообще без препятствий, засовывала свои ледяные пальцы в каждую прореху, за воротник, под подол тулупов. Тяжелее всего приходилось Ладе – она дрожала всем телом, сколько ни старалась это скрыть. Губы побелели и потрескались, руки от холода свело, и девушка еле удерживала поводья лошади. Однако она не жаловалась, даже тяжко вздохнуть себе не позволяла. Ехала, сцепив зубы, вместе со всеми, только молилась про себя, чтобы пережить надвигающуюся ночь.
Когда совсем стемнело, зуб на зуб уже ни у кого не попадал. Рязанцы замерзали, но упорно шли вперед. Правда, с лошадей пришлось слезть – в рыхлом снегу животные легко могли поломать ноги и загубить не только себя, но и седока.
Метель крепчала, и надежды оставалось все меньше. Каркун и Ратмир неспешно брели рядом. Вьюга, казалось, была бывшему рязанскому воеводе нипочем – он зачерпнул пригоршню свежего снега, поднес к лицу, с упоением потянул носом: