– Вряд ли, – сказал Афанасий. – Про младших шныров не знаю, но у старших беседы точно нет.

– Слушай, а если создать общую беседу «шныры и ведьмари»? – загорелась Гуля. – Там можно обсуждать… ну не знаю что… какие-то общие вопросы. Как думаешь, хорошая идея?

– Прямо так и назовешь беседу – «шныры и ведьмари»? – невинно поинтересовался Афанасий.

Гуля захлопала ресницами:

– Ты лукавишь, мой принц! Ну без слова «ведьмари», конечно. Допустим, «шныры и три форта». Можно обговорить в правилах, чтобы писали только по делу и никаких оскорблений. Хотя, конечно, все быстро скатятся на треп. Или кого-нибудь переклинит и он будет писать по четыреста сообщений за ночь! – Гуля торопливо стала печатать, видимо делясь этой мыслью с Ниной.

Афанасий забрал у Гули смартфон и зашвырнул его в ящик для грязной одноразовой посуды.

– Что ты наделал?! – воскликнула Гуля.

– Он не разбился. Поспоришь – и тебе его вернут за шоколадку. И кстати, когда ты вызванивала меня сегодня, то сказала, что хочешь сообщить что-то важное!

– Правда? Я хотела сказать, что люблю тебя! Разве не это? Гуля придвинулась к Афанасию, и маленькое ее лицо стало жалобным и испытующим. – Ты вообще меня любишь? Давай начистоту: да или нет! Ну! Говори! Я все вынесу!

Афанасий говорить ничего не стал, а просто придвинулся и, ощущая под локтем мешающую ему солонку, поцеловал Гулю. Гуля благодарно засопела ему в воротник куртки.

– Это было «да»? – уточнила она. – Стоп, не отвечай! Ты соврешь! Лучше я сама с собой поспорю, что это было «да!».

– Так что ты хотела сказать? Что-то другое!

– Береги себя, котик! Берсерки и ведьмы сейчас все очень злые. Раньше они были сытые и относительно добрые – я имею в виду среднего берсерка, который получает свой псиос, на что-то его меняет, копит, комбинирует, и больше ему ничего не надо, а сейчас все озлобленные, потому что могут все потерять… Пожалуйста, будь осторожен!

– Буду, – пообещал Афанасий. – Но что они могут предпринять?

– Не знаю… ничего я не знаю… – сказала Гуля изменившимся голосом и вдруг как-то забеспокоилась, заметалась. Даже вскочила, точно желая куда-то побежать, но переборола себя и села.

Афанасий, успевший изучить Гулю, безошибочно определил, что личинка эля внутри у нее корчится, испытывая беспокойство и страх. Связанный одной судьбой с Гулей, Афанасий болезненно ощущал все движения личинки и исходивший от нее темный жар. Это была уже вторая личинка, сменившая первую, которую ему удалось уничтожить. Этот эль был осторожнее, умнее, но и он нес Гуле смерть. А что самое скверное – Афанасий не чувствовал в Гуле решимости избавиться от личинки. Нет, Гуля, конечно, порой проклинала эля и не обманывала себя, видя, что происходит с другими инкубаторами, но не хотела отказываться от легкости своей теперешней жизни.

Порой Афанасий осторожно заговаривал с Гулей, просил: «Дай мне руку! Просто доверься мне, и я сделаю все сам… Я знаю, как от него избавиться!» Но тут обычно уступчивую Гулю перемыкало. Лицо у нее становилось злым. Она начинала нести какую-то чушь. Ругала то шныров, то Афанасия, то почему-то свою маму, плакала, и Афанасий понимал только, что Гуля смертельно напугана, сама себя не понимает и только просит, буквально умоляет его отстать и не возвращаться к этому разговору.