— Выводы не утешительные и, больше того, явно не в нашу пользу. Мы потеряли две единицы, из них один боевой корабль, а это существенный урон. Тем более сейчас, когда на нашем театре приближаются решающие события и на счету должен быть каждый миноносец. О транспорте я не говорю: потери в транспортах…

Это был не транспорт! — вырвалось у Маркевича почти возмущенно. — На «Осипенко» находились люди, многие сотни людей!

Но контр-адмирал даже не удостоил его взгляда, продолжал говорить так, будто не слышал реплики:

— Предполагаемое уничтожение подводных лодок противника весьма проблематично и в настоящее время не может быть подтверждено. Для подтверждения пришлось бы провести траление в квадрате возможной гибели подлодок, — он подчеркнул слово «возможной», а для этого у нас нет ни времени, ни свободных кораблей. Таким образом, выводы напрашиваются сами собой. Первый: флагман конвоя не учел ситуации, сложившейся на морском театре, — применения противником акустических торпед и не принял надлежащих мер предотвращения атаки ими. Второй: флагман конвоя позволил противнику потопить не только транспорт, — он опять подчеркнул слово «транспорт» и, заложив руки за спину, медленно прошел к окну, остановился возле него, глядя на бухту, — но и боевой корабль, миноносец, и за это подлежал бы отдаче суду военного трибунала, если бы… — и оборвал себя, умолк. Только плечи его почему-то дрогнули. А Маркевич мысленно закончил за него: «Если бы флагман остался жив…»

И опять наступила тишина, тугая напряженная, как перед грозой. Трудно стало дышать то ли от нее, то ли от нарастающего протеста против этой рассудочности, холодной систематизации, всех элементов трагической операции. Хоть бы слово о погибших людях, хоть бы упомянул о Михаиле Домашневе! Хотелось вскочить и закричать в лицо этому каменному истукану:

— А люди, люди! Неужели тебе не жалко людей?

Алексей даже дернулся, подчиняясь мгновенному этому желанию, но Даниил успел схватить его за руку. А Благодаров, не оборачиваясь сказал:

— Люди… Не велико геройство уйти на дно, распевая «Гибель Варяга». Спасти корабли и потопить противника, вот в чем заключается их долг!

Никто не ответил ему, не решился вздохнуть поглубже от такой жестокости. Не решился и Алексей, сидел, как пришибленный. А контр-адмирал вдруг повернулся к нему — резко, порывисто, выбросил худую руку и ткнул в его сторону пальцем:

— Ваше счастье, молодой человек, что вас не военно-морская форма! За то, что вы дали ход машине вашего транспорта и этим поставили его под удар, я приказал бы отдать под трибунал и вас. Совещание окончено. Прошу разойтись!

Кабинет опустел мгновенно: никому не хотелось оставаться с глазу на глаз с этим ледяным человеком. Но Маркевичу уйти не удалось, контр-адмирал суровым взглядом задержал его. И когда они остались одни, он сказал:

— Флагманом конвоя был мой сын, капитан третьего ранга Благодаров. Все, молодой человек. Можете идти.

И повернулся к окну, опять уставился взглядом на бухту. Только спина его вдруг стала сутулой, такою же, какою запомнилась Алексею спина высокого, тоже худощавого флагмана конвоя с ястребиным носом и косматыми бровями.