Острый ветер рванул с севера, вздымая короткие злые волны, и вместе с ним до «Коммунара» долетели сначала отдельные голоса, а потом и нестройный, но быстро крепнущий хор:
Семен Лагутин рядом с Маркевичем уткнулся лицом в сложенные на поручнях руки, в бессильных рыданиях задрожал всем телом.
А волны все выше, выше…
Вот и нос теплохода скрылся под ними… Вот и последняя мачта уходит под воду…
И ни один из тех, кто держался за нее, до последней минуты так и не разжал руки.
Стало до звона в ушах тихо вокруг. На корабли и на оба транспорта возвращались шлюпки, подобравшие самых последних. Далеко в море гремели взрывы тоже последних серий глубинных бомб. А над всем этим бесстрастно и равнодушно сияло в небесной голубизне негреющее солнце Заполярья.
Один из тральщиков, принявший на себя обязанности флагмана, поднял на мачте пестрый сигнал: «Всем, всем: слушать мою команду!»
Глава четвертая
Командующий укрепрайоном контр-адмирал Благодаров медленно расхаживал по кабинету, от небольшого окна, глядящего на окруженную бурыми скалами бухту, к просторному письменному столу и обратно. Он казался настолько погруженным в размышления, что не замечал никого из находившихся в кабинете. А людей собралось много: командиры тральщиков и «амиков», конвоировавших караван, трое офицеров, спасшихся с торпедированного миноносца, третий штурман с «Полины Осипенко», капитаны и парторги обоих транспортов. Были здесь и старшие специалисты укрепленного района: штурман, минер и артиллерист, все трое уже немолодые, по штабному немногословные и подтянутые, готовые мгновенно ответить на любой вопрос контр-адмирала.
Но контр-адмирал Благодаров молчал, занятый своими думами, и собравшиеся тоже хранили молчание, наблюдая за тем, как он расхаживает от окна к столу и назад. «А о чем, собственно говорить?» — подумал Маркевич и, взглянув на Арсентьева, уловил в выражении его глаз ту же мысль: — «все и так уже сказано…»
Высказаться, действительно, успели все, и ничего утешительного в этих высказываниях не нашлось, да и не могло быть. По очереди вызываемые контр-адмиралом, офицеры сжато рассказывали о движении конвоя в открытом море, о появлении вражеского воздушного разведчика о гибели теплохода и миноносца и в заключение — о преследовании фашистских подводных лодок. Нового в этом ничего не было, большинство из присутствующих сами являлись участниками описываемых событий, а штабным специалистам оставалось лишь подытожить и суммировать результаты далеко неблестяще проведенной операции, закончившейся по сути дела, поражением конвоя. Нельзя же считать не только победой, но хотя бы успехом предполагаемое уничтожение по меньшей мере двух немецких субмарин. Правда, на поверхности моря после атаки глубинными бомбами расплылись огромные соляровые пятна и появились небольшие предметы, несомненно принадлежавшие экипажам подводных лодок. Но кого же способны убедить эти «несомненные» доказательства гибели субмарин? Разве неизвестно, что выпуск соляра и выброска плавучих предметов являются одним из шаблоннейших приемов подводников, стремящихся отделаться, отвязаться от преследователей, притаившись на глубине? А именно так и могло быть в данном случае.