Лезть в чащу разведчикам совершенно не хотелось. Преодолеть такие дебри может только смертельно напуганный человек. Посовещавшись, они решили вернуться на опушку и обогнуть лесной массив. Он мог оказаться не таким уж протяженным.

Бойцы пришли к брошенной стоянке и встали как вкопанные. В глубине леса разразилась стрельба. Работали немецкие автоматы, хлопали винтовки и пистолеты.

Интенсивная пальба продолжалась около минуты, потом угасла.

– Готовы, – прошипел Малинович и тяжело вздохнул. – Это ведь наши были, товарищ старший лейтенант. Не дождались нас, попали в облаву. Эх, приди мы сюда на полчаса раньше!..

– Получается, у немцев неплохой сегодня улов, – мрачно проговорил Ленька. – Одних только генералов у них трое. И что нам делать, товарищ старший лейтенант? Стыдно, с заданием не справились, но не стреляться же.

«Как каратели забрались в чащу? Они наверняка воспользовались какой-то проселочной дорогой, о которой мне пока неизвестно», – подумал Шубин и повел своих людей на опушку.

Когда они трое вышли из леса, день уже догорал, блекли краски. В сгоревшей Быковке было тихо. Маршрут лежал в обход осинника. Группа прошла метров семьсот и выбралась на проселок. На западе дорога убегала за лесистый косогор, на востоке втягивалась в чащу. Здесь, видимо, и шли каратели, перекрывшие отступление группе Боева. Но это была только версия, подтвердить ее было нечем. Лес загадочно помалкивал. Дорога безбожно петляла, погружалась в низины.

Малинович, следующий в передовом дозоре, внезапно поднял руку, припал к дереву, обернулся и начал жестикулировать. Смысл этой отчаянной тирады был очевиден.

Дальше разведчики крались, сжимая рукоятки ножей. Ленька Пастухов извлек из-за пазухи «наган», навернул на него глушитель, единственный, не вышедший из строя.

За плавным изгибом дороги нарисовалась картина маслом. Посреди проселка стоял немецкий мотоцикл с коляской. Двое военнослужащих вели неторопливую светскую беседу. Автоматы висели у них на груди, но руки были заняты сигаретами и зажигалками.

Подслушать разговор разведчикам не удалось. Да и нехорошо это! Хрустнула ветка под ногой у кого-то. Солдаты прервали беседу, повернули головы.

Красноармейцы набросились на них как коршуны. Малинович повалил своего, ударил ножом в ключицу, проталкивал лезвие внутрь организма, выворачивал, с садистским удовольствием наблюдал, как умирает злейший враг.

Второй попятился, его физиономия исказилась от страха. Он судорожно разворачивал автомат, что-то хрипел. Глеб подсек его ногу вывертом пятки, ударил корпусом в грудь, и грузное туловище шмякнулось оземь. Он повалился на противника, ударил локтем в верх груди, и когда у солдата перехватило дыхание, стал наносить удары ножом. Фриц инстинктивно защищался, хватал лезвие, резал пальцы, но с каждым ударом сопротивление слабело, глаза закатывались.

Шубин решил не добивать его. Сам умрет, не маленький. Он поднялся, сунул нож в чехол, скинул автомат с плеча и завертелся, осматриваясь.

Юрка Малинович уже расправился со своим противником, с брезгливой миной вытирал окровавленный нож о прорезиненный плащ. Ленька Пастухов стоял, расставив ноги, на дороге, держал пистолет с глушителем на вытянутой руке и почему-то не стрелял. Физиономия его была предельно озадаченной.