Люди летели со всех ног, иногда останавливались, чтобы глотнуть воздуха, устремлялись дальше. Открытый участок остался за спиной, тянулся лес, знакомый, черт возьми! Косорукие осины, пирамиды из поваленных деревьев прочно отпечатались в памяти Шубина. Вереница перелесков, заброшенная траншея, проход через минное поле.

Сознание куда-то ускользало, но Глеб бежал, берег силы. Мелькали деревья.

Закашлялся, свернувшись крючком, красноармеец Панин. Шубин схватил его за локоть, потащил дальше. Не время, боец, вот добежим до места, там и кашляй на здоровье.

Он и сам задыхался, сердце выпрыгивало из груди. Серела перед глазами тропка, проход между минными полями. Слева блиндажи и траншеи, справа черный приземистый дот. Люди, которых Глеб выводил из окружения, уже катились со склона, вбегали в березняк, уже наш! Навстречу им бежали люди в советских гимнастерках и шинелях.

Все, достаточно. Он повалился в траву, исходил кашлем, рвотой, потом лежал, таращился в бездонное небо. Оно качалось, накренилось.

Кто-то подошел к нему и опустился рядом. Судя по кряхтению, это был Ленька Пастухов. Потом еще кто-то подбежал, стал исполнять кадриль над бездыханными телами.

– Товарищ старший лейтенант, слава богу, вы все живые! – проорал Малинович.

У Глеба складывалось ощущение, что он немного спятил.

– Мы сделали это, товарищ старший лейтенант, – прохрипел, давясь словами, Пастухов.

«Да, мы это сделали! – проплыла мысль в угасающем сознании. – Пусть не так, не то, но вывели людей, сохранили их бесценные жизни, а дальше будь что будет».