«Все великие поэты бисексуальны», – утверждал Суинбёрн, имея в виду способность проникать в тайны сознания и подсознания другого пола. «Только природная бисексуальность человека позволяет одному полу понять другой», – вторил ему Вирек. В стихах Суинбёрна героинь, «дочерей мечты», больше, чем героев. «Сафо – его сестра, Катулл – его брат. В нем вибрировал ритм не только их стихов, но и их крови». Однако Сафо ближе поэту, чем Катулл. К сожалению, на русский язык не переводилось его стихотворение «Анактория» из «первой серии» «Стихов и баллад» – обращение Сафо к своей возлюбленной с полным «букетом» декадентских мотивов вплоть до садомазохизма и каннибализма. «Его не привлекал собственный пол, – утверждал Вирек. – Его страсть обращена к женщине, но он любит ее не со страстью мужчины, а с лихорадочной жаждой лесбиянки к своему полу… Психоанализ может разрешить эту загадку», – писал он, на всякий случай выставив частокол ссылок на авторитеты.

Второй аспект личности и поэзии Суинбёрна – мировоззрение и отношение к религии. Называвший себя «протестантом по рождению, язычником по темпераменту, пантеистом по убеждениям», Вирек озаглавил предисловие к «Триумфу времени» «Путь Суинбёрна к пантеизму»: «Разочарованный в богах, измученный любовью, он обратился к стихиям, к морю и духу свободы»[341]. Автор не скрывал яростного антихристианства поэта, но трактовал это не как атеизм, то есть материалистическое отрицание существования Бога, не как присущее романтикам богоборчество или «боготворчество, стремление к новому духовному абсолюту»[342], но как приверженность дохристианскому язычеству. Признанный знаток классической древности, Суинбёрн в 1875 году писал одному из друзей: «Я всегда чувствовал греческую историю и мифологию (в глубоком и широком смысле) куда более близкой к нам, нежели еврейская», то есть библейская[343].

Одну важную ипостась Суинбёрна, а именно его политические стихи, Вирек проигнорировал полностью, но мы не можем оставить их без внимания. Декадентство и политика – две вещи несовместные? Ничуть! Из героев предыдущих очерков революционные настроения не затронули разве что проходимца Емельянова-Коханского. Суинбёрн – не исключение. На стене его студенческой кельи в Баллиоль-колледже висели портреты Мадзини и Орсини. В «Стихах и балладах» есть «Песня в дни порядка, 1852» и «Песня в дни революции, 1860», однако обе навеяны не внутри-, а внешнеполитическими событиями. Первая – отклик на «18 брюмера Луи Бонапарта», как Маркс назвал государственный переворот 2 декабря 1851 года во Франции, который привел Вторую империю Наполеона III на смену недолговечной Второй республике и вдохновил бежавшего в Англию Гюго – кумира Суинбёрна – на книгу «Возмездие»:

По накалу страсти политические инвективы Суинбёрна не уступали таким образцам жанра, как написанные после разгрома Парижской коммуны «Побежденные» Верлена и «Парижская оргия, или Париж заселяется вновь» Рембо, но острие негодования в них направлено вовне. Врагов он видел в Австрии («Всюду деспоты грабят народ – / От кайеннских до венских владык»