— Несмотря на то, что она оказалась в тюрьме?

— Я думал… Я думал, что… что ее оправдают. Мне ни на секунду не казалось, что кто-то мог даже допустить мысль о том, что Мелани торгует наркотиками. Я ждал и ждал, когда же шериф и суд наконец прозреют и снимут с нее обвинения. Тогда мне не пришлось бы ей рассказывать… обо всем этом. И мы снова могли бы стать… Да кем угодно.

— И что же заставило вас передумать?

— Когда стало понятно, что ничего такого не произойдет, я… Я просто понял, что мне нужно… Вот я и пришел к вам в пятницу днем. Думать об этом…

Он уже не мог продолжать. Слезы так и лились из его глаз. Последние слова, которые он смог выдавить из себя перед тем, как судья Роббинс объявил перерыв, были: «Я люблю тебя, Мелани. Я по-прежнему люблю тебя. Я всегда тебя любил. И всегда буду любить».

Наверное, я поступила жестоко — я отвернулась, когда он это говорил.

За восемнадцать лет прокурорской работы Эми Кайе впервые была так поражена показаниями защиты. Конечно, и раньше случалось, что ее иногда заставали врасплох.

Но чтобы вот так — никогда. Подобного и близко не было.

Обычно такие доказательства никогда не попадали в суд. И вдруг адвокат ткнул всех в них прямо носом, вот и пришлось снять обвинение.

С другой стороны, поставив себя на место защиты, она могла понять, почему Ханиуэлл затеял такую игру. Да, ему действительно достался настоящий подарок судьбы тем пятничным вечером, тем более что у него оставалось время для того, чтобы как следует подготовиться к слушанию, назначенному на понедельник. Скорее всего, он не сможет вытащить своего клиента из тюрьмы до выходных, как бы ни повернулись дела, но зачем же было так бравировать перед обвинением этой видеозаписью?

Ну как же. Надо бросить в этих судейских свою бомбу. Получить оправдательный приговор. И прохромать к выходу с геройским видом.

Как же Эми обрадовалась, когда Роббинс объявил перерыв. Якобы свидетелю требовалось время для того, чтобы прийти в себя. Ей была нужна хотя бы пара-тройка минут. Ведь она действительно была до крайности потрясена происходящим.

Затем она проверила, не висят ли на телефоне новые сообщения. Пришлось снова удивиться. Джастин Херцог наконец ответил.

Эми,

Не знаю, как тебе это понравится, но отпечатки, оставленные субъектом Б и тем — ансабом из — Говарда Джонсона, не принадлежат никому из наших. Я перерыл вдоль и поперек все имеющиеся базы. Там есть все отпечатки, которые только находили после совершения преступлений во всем округе Огаста. Совпадений нет.

Удачи,

Джастин

Эми уставилась на телефон, теперь совершенно выбитая из колеи. Она снова позволила себе поверить, что была близка — так близка — к тому, чтобы найти того насильника. И снова оказалась не права. Во всем.

Мелани Баррик не занималась наркоторговлей. Ее определенно подставили. А тип, подбросивший наркотики, теперь был мертв, причем, скорее всего, его убил сообщник, чья личность для нее оставалась такой же загадкой, как и на протяжении последних трех лет.

Единственное, что Эми понимала однозначно, — преследовать Баррик больше невозможно. Ни за наркотики. Ни за убийство. Продолжать пытаться выставлять ее в роли убийцы, тем более наемной, значило признаться в том ужасном факте, что представители закона только и делают, что гоняются за призраками.