А может, он оказался настолько умен, что выскальзывал из любых рук. Отсюда и шепот, разве не так? Ни одна из его жертв не сможет опознать его голос, скажем, просматривая политическую рекламу с его участием.

А на его счету было множество жертв. И хотя Эми Кайе ни разу не подтвердила мои догадки, я видела ответ в ее глазах, когда спрашивала: «Это случилось не только со мной, верно?»

Таких, как я, было множество. Я спрашивала себя, были ли другие девушки как я. Молодые. Застенчивые. Бестолковые. Бессильные.

И пытался ли кто-нибудь из жертв выдвинуть обвинение в его адрес? А может, это даже не имело смысла? Мог ли хоть кто-нибудь — учитывая его влияние и семейные связи — подрезать ему крылышки, прежде чем он окончательно пустится в свободный полет?

Но теперь мне все стало ясно. Вероятно, Дэнсби следил за мной. Он видел, как рос мой живот летом и осенью, и знал, насколько велики шансы на то, что ребенок, которого я родила, — от него.

Проще простого было отследить наш переезд в дом, предназначенный для одной семьи: сведения о продаже недвижимости были общедоступной информацией. В любом случае для него это только упрощало дело. Поэтому на Деспер-Холлоу-роуд его практически никто и не замечал.

И как только ребенок появился на свет, — здоровенький, а оттого еще более желанный, причем наполовину его — он сделал свой шаг. Мне оставалось только гадать, что социальные службы думали об Аароне Дэнсби и его жене — молодой, богатой, благополучной паре — когда те впервые проявили интерес к усыновлению ребенка. Любая из приемных семей, в которых мне доводилось оказываться, не шла ни в какое сравнение с ними. Наверняка представители социальных служб из кожи вон лезли, чтобы как можно скорее предоставить чете Дэнсби отчужденного ребенка.

Перед ним встал трудный вопрос: как разлучить меня с Алексом? Но разве трудно было адвокату содружества подставить кого-то, обвинив в торговле наркотиками?

Очевидно, он имел беспрепятственный доступ к камере для хранения улик. Он мог заходить туда и уходить, не вызывая подозрений. Более того, ему были знакомы нормы безопасности, принятые в офисе шерифа. А раз так, он легко мог отыскать способ их обойти.

А потом он нашел добровольного соучастника в лице Ричарда Кодури: закоренелого наркомана и типа, готового сделать что угодно ради легких денег. Дэнсби нанял Кодури, чтобы тот подбросил наркотики в мой дом, потом сообщил в полицейский департамент, что я занимаюсь наркоторговлей, а социальным службам накапал, что, дескать, я собираюсь продать своего ребенка.

Наверняка Дэнсби рассчитывал, что Кодури так и останется анонимом. Когда же мистер Ханиуэлл начал с этим разбираться, Дэнсби избавился от Кодури, резонно рассчитывая на то, что подозрение падет на меня. Таким образом, я окончательно теряла своего ребенка и должна была сесть в тюрьму, причем сразу по двум обвинениям.

— Прием? — спросил Бен. — Земля вызывает Мелани!

Я ничего не могла ему ответить. Все происходящее настолько дезориентировало меня, что я почти впала в какой-то транс. Как бы я ни старалась, но во мне не возникало ни гнева, ни облегчения, ни удовлетворения, ни каких-либо других эмоций, которые я так старательно культивировала в себе на тот маловероятный случай, если мне доведется обличить человека, который когда-то изнасиловал меня.