Мы шли по залам, и все время казалось, что сейчас выйдет Микеланджело или пробежит Рафаэль. А у меня тогда была камера «Никон», и я ее поставил на балюстраду, потому что там было темно. Казалось, что это какой-то Божественный промысел, потому что я сделал три-четыре кадра с большой выдержкой – камера стояла на балюстраде. Но охранники увидели, что я снимаю, – и стали махать мне – «ноу, ноу, ноу». Правда, я все-таки успел снять. В таких случаях отечественные полицейские просто вытаскивают пленку и засвечивают, а ватиканские только сказали «ноу, ноу, ноу». Действительно, все произошло, как по Божьему промыслу. А от папы мы еще привезли медали на память.

Однажды какой-то глянцевый журнал мне заказал серию фото «Дедушка и внуки». Но я под это дело стал снимать многих знаменитостей. И не только «дедушек». Например, тогда появилось фото Аллы Пугачевой с внуками. Удалось договориться и о съемке с Михаилом Сергеевичем Горбачевым, хотя вначале я очень боялся отказа. Поехал к нему в «Горбачев-фонд», что на Петербургском тракте, сказал, что мне надо его снять. Он предложил снимать здесь же, в фонде. Но я не хотел никаких пиджаков, никаких галстуков и кримпленовых рубашек. Он не возражал. И тогда мы с помощниками пошли в магазин, кажется, «Нина Риччи», взяли там несколько свитерков, благо на взгляд было понятно, какой размер.

Потом приехали две его внучки, очень славные – Настя и Ксения. Настя пыталась изобразить сцену из фильма «Основной инстинкт» с Шерон Стоун, но я объяснил, что у нас совсем другая история. Михаил Сергеевич переоделся, и все ему подошло. Он стал таким обычным, домашним человеком, без галстука. И у нас вышла изумительная съемка.

А про Горбачева мне хочется еще вот что сказать. Помню момент, когда понял, что можно вздохнуть с облегчением и не считать каждую копейку. Это было, когда рухнул СССР и страна стала приближаться к стандартам жизни… Не к мировым, может быть, но, по крайней мере, к человеческим. Тогда за хороший труд вдруг стали хорошо платить. И я всегда говорю, что Михаилу Сергеевичу сначала нужно сказать спасибо, а уже потом его критиковать. Мне кажется, он был воспитанником старой системы, и ему тоже было непросто перешагнуть из одной жизни в совершенно другую.

Да, я не люблю советскую власть, и я не могу однозначно сказать, что это вопрос финансов или некой «совковой» эстетики. Причина скорее в унизительном образе жизни – я не понимаю, зачем нужно принижать человеческое достоинство, погружать людей в ложь. И сегодня, на мой взгляд, мы опять возвращаемся к такому положению вещей, причем достаточно стремительно. Это снова будет жизнь несчастливых людей, которые хотят, чтобы все вокруг тоже были несчастны. Вспоминается старая байка про барыню, что в 1917 году выглядывает в окно, видит беспорядки и спрашивает своего слугу, что такое революция. Он ей объясняет: «Революция – это чтобы не было богатых», – а она грустно отвечает, что в ее время прогрессивные люди хотели, чтобы не было бедных.

Но я никогда не думал покинуть страну, которая движется таким путем. В свое время от этого решительного шага меня удерживало осознание, что тот объем работы, который я себе наметил, чтобы сохранить для истории прекрасные лица известных людей, за меня не сделает никто. Я ездил в Америку и видел, что там профессионалов предостаточно и в моем переезде просто не будет высокого смысла, зато своей стране я нужен. Если при том же Горбачеве, а потом при Ельцине все надеялись, что мы выкарабкаемся, будем стараться и когда-нибудь начнем жить достойно, даже не в плане обеспеченности, а в плане каких-то убеждений, то сейчас, к сожалению, многие интеллигентные люди в моем окружении думают об эмиграции.