— Что? — спросил тот тихо.
— Попить хочу, — ответил Иван Федорович, снял со старого облупившегося буфета графин и налил себе в чашку воды.
— Налейте и мне, — попросил Захар Борисович.
— Что, не спится? Или Мирон со своей девкой разбудили?
— Не спится. Слишком тихо тут у вас, на отшибе, — сказал Архипов, садясь на диване.
— Ничего, завтра возьмем Сбежина и выспимся, — ответил Скопин, наливая воду для товарища.
Тот подсел к столу и молча выпил воду.
— Вы тут говорили, что убийцами не становятся вдруг. Что для преступления нужны не просто причины, а годы жизни, которые приводят тебя к убийству. Но вот Сбежин… Богатый, неглупый человек с хорошими манерами. Но одно убийство за другим! Почему? Что толкнуло его на этот путь?
— Толкнуло? — переспросил Скопин. — Толкнуло намерение жены уйти и забрать все деньги. Смотрите сами, Захар Борисович, мы были в квартире Сбежина. Да, он коллекционирует оружие, но во всей квартире, в обстановке, в мебели, обоях, шторах, светильниках — везде видна рука женщины. Он убил свою жену, но ничего не изменил в обстановке. Он даже трюмо оставил на месте, хотя теперь — холостяк. Я уверен, при обыске мы обнаружим, что все вещи его супруги остались на местах. О чем это говорит?
— Подкаблучник? — предположил Архипов.
— Он явно не из богатой семьи. Смотрите, ведь после смерти жены он ничего не изменил, потому что думает, что именно так и выглядит богатый, благополучный дом. А своей обстановки у него не было. И этого всего он мог лишиться из-за жены. Обиделся он на нее. И убил.
— От обиды? — удивился Захар Борисович.
— А что? Почитай, половина убийств — от обиды. У одних эта жгучая обида возникает во время, например, пьянки — вот они и хватаются кто за нож, кто за топор. А у Сбежина и без выпивки эта обида сидела давно и глубоко. Может, с детства.
Архипов пожал плечами:
— По мне, так это не обида, а самое что ни на есть настоящее безумие.
— Постойте… — сказал вдруг Скопин. — Сейчас… Какая-то мысль… Горничная!
— Которая пропала, а одежда осталась? — уточнил Архипов.
— Да, одевайтесь, живо! — Сбежин вскочил. — Мирон! — громко крикнул он. — Мирон! Одевайся!
— Что такое? — спросил Архипов, набрасывая на плечи помочи.
— Едем к Сбежину.
— А как же наш план?
Скопин глухо зарычал.
— К черту! Горничная! Он не мог удалить ее тело, пока мы там были! Значит, спрятал! А может, она еще жива — он ведь ранен и ослаб от потери крови, хотя… Мирон, черт тебя возьми, где ты?
— Иду! — откликнулся казак и появился в проеме, натягивая штаны. За его спиной виднелась белая повязка на лице несчастной девушки.
— Надо было поставить городового следить за выходами, — зло пробормотал Сбежин, натягивая сапоги. — Что же это со мной такое! Как я прошляпил!
В спальне Маркела Антоновича тускло горела свеча на прикроватной тумбочке, освещая двух лежащих на кровати людей.
— Вот, — сказал Сбежин, — вот так, дорогой мой дядя. Было больно, но оно того стоило.
— Дурак ты, Лёня, — отозвался Тимофеев. — Судейские тебя быстро поймают.
— Нет, я не собираюсь возвращаться домой. Дело в том, что неделю назад я продал квартиру, коллекцию и всю обстановку самому себе через подставное лицо. Сегодня утром я уеду, а потом на мою квартиру приедут грузчики, предъявят полиции купчую и увезут всю обстановку в другой город.