Прохор сидел молча — он совершенно не понимал, что имеет в виду Маркел Антонович, а расспрашивать не решался. Если хозяин захочет — сам скажет. А промолчит — так даже лучше, меньше знаешь — крепче спишь. Если же некий племяш и вправду решил обмануть Маркела Антоновича, то Прохор такому родственнику не завидовал, с первого дня службы на Тимофеева он усвоил одно правило: никогда не обманывать хозяина. Никогда и ни в чем. Потому что именно в первый день он получил простое и ясное задание — пойти и зарезать оценщика, который сговорился с клиентом и попытался обмануть хозяина.

— Может, дорезать его, раз молодой не сумел? — спросил он.

Маркел тяжело вздохнул.

— Святая божья матерь, — сказал он тихо и потер подбородок. — Святая божья матерь! Знаешь, Проша, я вчера спать ложился. Лежу, глаза закрыв, а передо мной рожи дьявольские плавают. Скалятся, пугают. Страшно мне стало… У тебя, Проша, так бывает? Видятся тебе перед сном черти?

— Бывает, Маркел Антонович, — с серьезным видом кивнул Прохор. — Я молитвы читаю. Отче наш. Богородица, дево, радуйся. Читаю, пока не усну.

Маркел кивнул.

— И я читаю. Но тут подумал — это ад мне видения свои посылает. За грехи мои. Видно, ад уже близко, а грехи тяжки, — он взглянул на Прохора. — Тяжки мои грехи, отвечай?

Прохор Силантьевич аж крякнул от такого подвоха.

— Ну, — неуверенно начал он, — какие твои грехи, Маркел Антонович? Строг ты, но ведь и жизнь с нами строга. А ежели ты и согрешил, так сироты тебя отмолят. Чай, ты два приюта на свой кошт содержишь. А это — любой скажет — для спасения души первое дело. Сиротские молитвы Богу в уши первыми попадают.

— Да? — с сомнением произнес Маркел Антонович. — Думаешь, так? Не знаю. В общем, вчера я Богу и себе обет дал — все, больше ни одной человеческой души не погублю. Отмаливать буду. В Иерусалим с паломниками пойду, к святым местам.

— Когда? — вырвалось у ошарашенного Прохора. Он совершенно не ожидал такое услышать и пытался сообразить, как этот поворот отразится на его собственной судьбе. Тут же в глубине его сознания мелькнула мысль: а не время ли прибрать к рукам все хозяйское дело? Но Прохор тут же задавил это невольное ликование — вдруг старый кот его просто испытывает? Поэтому Прохор тут же одернул себя и сделал каменное лицо.

Маркел пожал плечами и откинулся на спинку стула.

— Может, завтра… А может, до весны подожду. Что, Проша? Что ты как колода сидишь?

— Значит, никого резать не надо? — осторожно спросил Прохор.

Маркел Антонович вынул из кармана халата круглую табакерку, усыпанную рубинами, с легким щелчком открыл ее и сунул в нос щепотку табака. Чихнув несколько раз, он утерся тонким батистовым платком.

— И все же нехорошо, — сказал он вдруг своим привычным голосом. — Нехорошо. Если его возьмут… тот же Скопин из него всю душу вытрясет. А потом пойдет сюда. Правда, Проша?

Тот кивнул.

— Тогда сделаем вот как: сам я на душу греха этого брать не буду. Но если вдруг найдется какой человек, который вдруг… совершенно случайно и по собственной воле пришибет этого мерзавца, то мне и дела до того не будет. Потому как это не от меня уже зависит. Если Бог захочет, значит, так тому и быть. Он управляет рукой каждого.