— Покажи Захару Борисовичу, как ты расправился с этой загадкой.

Мирон подошел, взял из рук Архипова шкатулку, перевернул ее вверх дном и просто сдвинул донышко большим пальцем в сторону.

— Вот так! — сказал Скопин. — Хитрая штучка! Вроде как ленточка есть, а значит, надо за нее тянуть. Но ленточка — просто обман. Просто механизм для иголки. Просто открывать надо не сверху, а снизу.

Мирон перевернул шкатулку, и из нее выпал лист бумаги, сложенный в несколько раз.

— Это не бриллианты, — сказал Архипов.

— Это причина, — ответил Скопин, — из-за которой Сбежин охотился за коробочкой. Не щадя никого.

— Я хочу прочесть.

— Конечно! Читайте. Я уже прочел несколько раз.

Архипов развернул бумагу. Письмо было написано красивым, явно женским почерком:

«Дорогой Лёня! Это мое первое и последнее письмо к тебе. Я уезжаю в Нижний, в родительский дом и оттуда пришлю к тебе своего поверенного, который будет вести дело о нашем разводе. Терпеть тебя я больше не буду. Твои девки, твое презрение, твое мотовство денег, доставшихся мне от папы, — все это закончится в моей жизни раз и навсегда! Как я благодарна папе за то, что он не согласился передавать в твое управление даже копейки сверх приданого! И поверь, ты ничего не получишь после того, как я вычеркну тебя из своей жизни! Все эти годы я прощала тебя. И теперь я чувствую себя виноватой — может быть, если бы я не закрывала глаза на твои выкрутасы, если бы сразу поставила себя по-другому, твоя буйная натура смирилась бы, твой характер смягчился бы, и ярость утихла. Но я слишком часто прощала тебя. Теперь и ты…»

— «Прости меня за это, если сможешь…» — дополнил Скопин.

— Она не кончала жизнь самоубийством, — сказал Архипов, кладя письмо на стол. — Не вешалась. Он ее убил и инсценировал самоубийство.

— А письмо, оторвав нижнюю строчку, вероятно, бросил на стол и забыл, — ответил Скопин. — Она пишет про буйную натуру, про ярость. Вероятно, жена Сбежина собиралась уехать, пока мужа не было дома. Но он вернулся раньше, чем она думала, застал ее, прочел письмо, впал в ярость и убил. А потом решил обставить все как самоубийство, но впопыхах про письмо забыл. А когда полиция уже приехала, нашел письмо и решил использовать его — оторвал последние строчки, которые намекают на то, что жена перед смертью просила прощения… скормил полицейским сказку про любовника, про ее чувство вины… А они разбираться не стали — как же! Такой приличный человек! В такой приличной квартире! Убит горем! А частный пристав Штырин, вместо того чтобы осмотреться и задуматься, осматривался с одной целью — что-нибудь стащить.

Скопин поднялся, достал из шкафа папку с материалами по делу о самоубийстве жены Сбежина, принесенную еще утром Архиповым, вынул оттуда записку и приложил к листку из шкатулки. Они полностью совпали.

— Что и требовалось доказать! — сказал он. — Вот теперь у нас на руках генеральная улика, которую ни один адвокат опровергнуть не сможет.

— Надо ехать к Сбежину, брать его, — убежденно заявил Архипов.

Скопин помотал головой.

— Нет, он сам к нам придет. Завтра мы с вами устроим засаду на господина коллекционера. Я хочу его собственное признание. А для этого надо подловить Сбежина в самый сильный момент его поражения. Ночевать вы останетесь здесь, на диване. Мирон постелит вам белье. И не стесняйтесь. Мы хоть и бобылями живем, но белье отдаем прачкам. Оно у нас чистое.