Произнося эти заученные слова, Георгий одновременно наблюдал за реакцией Ивана Карловича. Вчера вечером они с Елизаветой предусмотрели все возможные действия и слова начальника участка и соответственно ответные действия и слова Георгия. Но Гепп никак не проявил свои эмоции. Он продолжал спокойно сидеть за столом и смотрел на Георгия бесстрастным, сумрачным взглядом. Георгий даже слегка растерялся от такого безразличия Геппа, но делать было нечего, и он продолжил свой спектакль.

– Вы понимаете, – сказал он, – что я обязан доложить об оружии в НКВД? Пистолет, да еще и немецкий, на рабочем месте… ну и ну! И это в то время как… да тут и объяснять ничего не надо! Пять минут – и они будут здесь! Я говорю об НКВД.

Но и на это Гепп не ответил ровным счетом ничего и не предпринял никаких действий. Он все так же сидел за столом и спокойно смотрел на Георгия. Миловидову ничего не оставалось, как продолжить представление.

– И ведь не выкрутитесь! – сказал он. – Вы – немец, ссыльный, а значит, человек неблагонадежный. Вы под надзором. И тут нате вам – пистолет на рабочем месте! Вальтер! Где можно раздобыть такой пистолет в Кузбассе, в тысяче километров от фронта? Кто его вам дал? Для чего? В кого вы собрались из него стрелять? В директора шахты? В меня? Вы понимаете, что пистолет – ваш приговор? Смертный приговор!

Уж на такие-то слова, по мнению Георгия, Гепп обязан был отреагировать непременно. Он и отреагировал, но, опять же, совсем не так, как рассчитывали Елизавета и Георгий.

– Плохой из тебя артист, – сказал он.

– Может, и плохой, – согласился Георгий. – Но для тебя это ничего не меняет. Все равно в НКВД поверят мне, а не тебе. Разве не так?

Гепп медленно поднялся из-за стола.

– Но-но! – Георгий предусмотрительно отступил на два шага. – Если ты хочешь вцепиться мне в глотку, то учти: я моложе тебя, а значит, сильнее. К тому же у меня в руках пистолет. Который стреляет…

– Дурак, – коротко произнес Гепп, спокойно подошел к буржуйке и закрыл дверцу. – Я тебя раскусил давно. Наверно, уже год тому назад. Сомнительный ты и чужой. Так у тебя на лбу и написано – чужой. Понять было легко. Потому что ты плохой артист. И дурак. Раскусил и не донес. Так что спрячь свой пистолет и давай поговорим. Ты ведь за этим ко мне пришел: чтобы поговорить? – Гепп помолчал, поморщился и добавил: – Сопляк. – И добавил еще какую-то короткую фразу на немецком.

Георгий продолжал пребывать в растерянности, и это было объяснимо. Игра пошла не по сценарию, который вчера вечером столь тщательно и кропотливо продумали Елизавета и Георгий. Гепп их переиграл – с самого начала. Приходилось срочно менять правила игры, то есть импровизировать. Георгий медленно спрятал пистолет в карман и осторожно присел к столу.

– И почему же ты на меня не донес, коль уж ты меня раскусил? – спросил он, изо всех сил стараясь, чтобы в его голосе звучали легкость и ирония.

– Ты кто? – вместо ответа спросил Гепп.

Георгий, также не отвечая, развел руками: мол, разве можно при первом знакомстве задавать такие откровенные вопросы? Сам, дескать, должен догадаться.