– Как велите…

– Кстати, отчего Волынин называет тебя убогой?

– Так убогая и есть… Была, то есть… Доктор Михайла Николаевич да Устинья вылечили…

– Боже, какая глупая выдумка! – поморщился Тимаев. – Кого ты, моя милая, вздумала провести? Ты попросту прикидывалась сумасшедшей, чтобы не попасть на тяжёлую работу! Трюк старый и всем на каторге знакомый! Удивляюсь, что господин Брагин на него попался! Впрочем…

– Неправда это, барин, как есть неправда! – не выдержала Василиса. – Вот хоть кого спросите, какая я сюда с партией по весне прибыла! Все до единого вам скажут, что блажная была, полоумная… Доктор с Устиньей Даниловной меня в разум вернули, у Михайлы Николаевича про меня уж какова толстая тетрадища исписана!

– Право, не знал, что фельдшер Иверзнев – светило психиатрии! – презрительно перебил её Тимаев. – Избавь меня от своего вранья! Я не вчера родился и каторгу наблюдаю не первый день! Обманом ты делаешь своё положение лишь хуже!

– Я, барин, ничего дурного не делала…

– Ничего?! Пользуясь влиянием на фельдшера, прикидывалась безумной! Отлынивала от работы! Самовольно освободилась от кандалов! Болтаешься где попало без конвоя, втёрлась в доверие к моей дочери… тебе мало?! Этого хватит, чтобы к «лисе» тебя приковать на год!

– Бари-ин… – простонала Василиса, без сил приваливаясь к стене. – Помилуйте… Воля ваша, смилосердуйтесь…

– Не реви. – Тимаев вышел из-за стола и не спеша приблизился к ней. Василиса вся сжалась, закрыла глаза. – Повторяю, тут не столько твоя вина, сколько – твоего прежнего начальства. И вот что, Васёна, я тебе скажу… Завтра ты придёшь сюда, ко мне на квартиру. Здесь некому носить воду и мыть полы. Будешь заниматься этим. Ведь ты же и в лазарете подобную работу выполняла? Если окажешься старательной и… – Тимаев слегка улыбнулся. – …и я останусь тобой довольным – в кандалы тебя не закуют. Более того, жизнь твоя значительно облегчится. Ты понимаешь, что я имею в виду?

– Как не понять… – пролепетала Василиса. И зажмурилась, когда жёсткие мужские пальцы бесцеремонно подняли ей голову за подбородок.

– Ну, что же ты жмёшься? Ты недовольна? Кажется, я не обидел тебя. Отчего ты так дрожишь? Хочешь что-то сказать? Говори! Если будешь благодарить, то…

– Барин… Ради Христа… Смилосердуйтесь… Прикажите в железа… Воду носить… Хоть брёвна из тайги волоком таскать… Не берите в дом, помилуйте…

Некоторое время Тимаев, непонимающе морщась, вслушивался в это бессвязное бормотание. Затем нахмурился:

– Что? Ты смеешь отказываться?! Да ты впрямь безумна, или страх потеряла? Я начальник этого завода! И делать ты, голубушка, будешь то, что я тебе велю! С завтрашнего дня ты служишь здесь! В противном случае для начала велю высечь, а затем- отправлю в «секретку», на цепь! Ты поняла меня?

– П-п-поняла, ваша милость… – губы Василисы прыгали.

– Вот и славно. – Тимаев приблизился вплотную, снова поднял за подбородок голову девушки, по-хозяйски огладил грудь под грубой рубахой. Удивился. – Да отчего ты так дрожишь? Я не зверь, а человек. Если ты будешь послушна, ничего дурного тебя не ждёт. Ступай сейчас в лазарет и скажи доктору Иверзневу, что я забираю тебя в прислуги. И чтобы утром была здесь!