– Входи. – велел Тимаев, открывая дверь в кабинет. – Волынин, жди за дверью.

– Слушаюсь, ваше благородие!

Войдя в кабинет, Тимаев намеренно долго отдёргивал шторы, открывал окно, перекладывал бумаги на крытом зелёным сукном столе и даже принялся затачивать карандаш. Василиса, ожидая, неподвижно стояла у дверей. Солнечный свет играл на её волосах, небрежно выбившихся из косы, и против воли Тимаев снова залюбовался ею. «Господи… и как такое может быть! Каторжанка, преступница – и неземная красота! Ведь такого и в столицах в высшем свете не увидишь! Даже эта уродливая юбка с рубахой её не портят! А если бы приличное платье, да причесать… Да, это не Лидуся! И совершенно незачем этакой красавице ублажать Иверзнева… Подумаешь, студент-недоучка… он же знать не знает, что делать с такой красотой! Пусть утешается своей Устиньей, и будет с него!»

Вслух же Тимаев коротко сказал:

– Подойди.

Василиса молча, не поднимая глаз, подошла к столу.

– Что ты делала в моём доме?

– Барышня приказали прийти.

– Зачем?

– Травками интересоваться изволили. А Устинье Даниловне вовсе некогда. Я заместо неё пришла.

– Хм-м, вот как… Разве ты не знаешь, что каторжанкам без конвоя не позволено ходить по заводу?

– Виновата, ваша милость.

– Если прежний начальник был к вам так снисходителен, то от меня этого не ждите! Здесь и так бог знает что творится! Почему ты без кандалов?

– Доктор Михайла Николаевич распорядились… – начала было Василиса, но, увидев изменившееся лицо начальника, торопливо поправилась. – Ещё господин Брагин приказали, потому – работа в лазарете тонкая… со снадобьями… да перевязки делать надобно, в железах – несподручно, вот и…

– Какая чудная отговорка, надо же! – ехидно улыбнулся Тимаев. – Для чего же, в таком случае, тебя вовсе нарядили на работу в лазарет? Вокруг полным-полно свободных от кандалов поселенок! За что ты здесь, каков срок?

– Разбой, убийство, соучастие, ваша милость… Десять лет и пять – в железах…

– Ну вот! Сама видишь, что разгуливая по заводу без кандалов, ты вновь нарушаешь закон! И что прикажешь теперь с тобой делать?

Василиса молчала, уставившись в пол. Тимаев увлечённо разглядывал её прекрасное лицо, которое не портило даже выражение смертного отчаяния. «Однако, напугана она прилично… Что ж, значит, будет легче.»

– Вот что, Васёна, – он заговорил мягче. – Ты, безусловно, виновата, но отвечать за ошибки прежнего руководства всё же не должна. Доктор Иверзнев, разумеется, превысил свои полномочия, и под его началом тебе более делать нечего.

Василиса рывком подняла голову. В синих, огромных глазах стояли тяжёлые слёзы.

– Барин… Ваша милость… Прикажите, коли виновата, в железа… Только с лазарета, ради Христа, не забирайте, не могу я…

– Что значит «не могу»? – поднял брови Тимаев. – Позволь тебе напомнить, что решать, что ты можешь, а что – нет, обязан я. В лазарете ты более не работаешь.

Василиса промолчала. Слёзы бежали по её щекам, она не вытирала их. Тимаев заметил, как дрожат её тонкие, перепачканные в земле и зелёном соке растений пальцы. Словно почувствовав его взгляд, Василиса судорожно скомкала в руках передник. Одними губами выговорила: