— Ник, — тихо зовет Леся, и я, натянув на лицо маску спокойствия, поднимаю глаза. — Мне жаль, что все вот так получилось.

От таких слов маске не удается продержаться на моем лице даже трех секунд, и я громко всхлипываю.

— Ну давай уже, пореви от души, — бормочет Леся и обнимает меня за плечи. — Че ты все в себе-то держишь.

— У тебя такая туалетная вода вонючая, — со слезами выдыхаю я, уткнувшись носом ей в майку. — Никогда больше ее не покупай.

— Ты мне сама ее подарила, — ласково говорит Леся, похлопывая меня по спине, — Ну ладно, больше не буду.

После пятиминутного срыва, я отлипаю от ее гостеприимного плеча, и умыв лицо холодной водой, возвращаюсь в кровать. Стэтхэм в одиночку при помощи кулаков укладывает сотню вооруженных до зубов бандитов, наступает тотальный хэппи-энд с титрами, а Леся захлопывает ноутбук и поднимается.

— Может, мне все-таки остаться у тебя, Ники?

— Ни за что, — шутливо кручу головой. — Ты закидываешь на меня ноги и воруешь одеяло.

— Будто бы с тобой спать удовольствие. Ты же храпишь хуже бульдожки.

— Иди давай. Тебя наверное Олег ждет.

— По четвергам у меня Камиль, — поправляет Леся, подхватывая сумку со стула. — А ты если что — звони в любой момент. Скину его с себя и приеду.

Когда дверь за ней захлопывается, я подхожу к зеркалу и пытаюсь улыбнуться. Выходит хреново, поэтому я пробую еще. И еще, до тех пор пока жалобная гримаса на моем лице не становится похожей на ухмылку маньяка-шизофреника. Ладно, потренируюсь завтра.

Время на настенных часах показывает только половину десятого вечера. Спать идти слишком рано, но я все равно иду. Сон стал моим главным спасением, стирая грани между днями, которые я провожу без него. На самом деле, у меня все не так уж и плохо: волосы причесаны, одежда чистая, и кофе я пью каждый день. А вчера мне какой-то симпатяга на БМВ пытался свой номер продиктовать. Я, конечно отказалась. Во-первых, я в Максима по уши влюблена, а во вторых, тачка у него красная.

«Хатико» я все же включаю и, уложив ноутбук на соседнюю подушку, разглядываю экран. Почему-то сегодня страдания верного японского пса меня не трогают. Очерствела я, что ли, за неделю.

А потом слышу это. Стук в дверь, от которого тело начинает колоть горячими иглами и трясти. Потому что я точно знаю, кого обнаружу по ту сторону.

Я сажусь на кровать и, закрыв глаза, отсчитываю до пяти, чтобы убедится, что при подъеме не шлепнусь в нервный обморок. Вроде порядок. Голова не кружится и не тошнит. Встаю и нетвердым шагом направляюсь в прихожую.

Дверь я открываю, не заглядывая в глазок. Для чего? Мое натертое восьмидневной разлукой сердце не может ошибаться.

Максим молча шагает за порог, и я не делаю попытки отшатнуться. А когда он перехватывает ладонью затылок и впивается губами в мой рот, я ему отвечаю. Пусть мир рухнет, но сейчас мне нужен его поцелуй. Также как нужны эти жадные прикосновения и горько-цитрусовый запах. Есть что-то правильное в традиции последнего желания приговоренного к смерти. Руки Максима, сдирающие с меня футболку — то самое желание.

Мои движения нетерпеливые и резкие, когда я расстегиваю ремень на его джинсах, его губы — требовательные и отчаянные. Мои, впрочем, тоже, ведь мне нужно украсть для себя как можно больше его вкуса.